Сергей Зверев - Компромат на президента

Люди в парке разбегались задолго до того, как к ним приближались Клим с Ладой. Где-то за углом взвыла милицейская сирена.

– Я здесь не пролезу! – уже хныкала Лада перед оградой.

– Пропихну.

– Но ты уже с той стороны.

– Значит, вытащу.

Бондарев помог Сельниковой пролезть между разогнутыми каким-то местным силачом прутьями металлической ограды. Они оказались на улице. С одной стороны шла ограда парка, с другой стояли жилые дома.

– А тот, второй… в жилетке, – запричитала Лада, – он может нас поджидать, – вспомнила она об опасности.

– Он боится нас больше, чем мы его. Он уже далеко.

Бондарев мог бы его догнать, но с ним была женщина, которую он не собирался бросать на произвол судьбы.

– Если ты намереваешься идти до светофора, то делай это без меня.

Они перебежали улицу наискосок и нырнули во двор. Сельникова быстро потеряла ориентацию. Бондарев то вел ее по обветшавшим, осыпающимся бетонным лестницам, то они оказывались возле строительной площадки, то им приходилось огибать поставленный полукругом жилой дом. Наконец вдалеке затихли надрывные звуки сирены.

Лада уже не пыталась проявить самостоятельность, женщина крепко сжимала мужскую ладонь и покорно где шла, а где и бежала следом за своим спасителем. Ей казалось, что он-то наверняка знает, что сейчас следует делать, куда и зачем они убегают. Клим остановился.

– Садись, – предложил он, указывая на полусгнившую лавку во дворе жилой пятиэтажки.

– Зачем? Мы же убегаем. Надо уйти еще дальше.

– Тут рядом метро. Такси брать не стоит. Так что, считай, мы уже пришли. Но я хотел бы знать, как ты оказалась в парке.

Только сейчас, когда первая волна страха схлынула, Лада сообразила, что практически сама заманила Клима в ловушку, подставила под пули.

– Это я виновата, – тихо произнесла она, – я сказала тебе…

– Ты виновата тем, что вышла из дома.

– Я знаю, – Лада разжала пальцы и отпустила руку Бондарева, – он… Хайновский жив, слышишь, жив, это все он устроил.

– Ты видела его собственными глазами?

Этот вопрос поставил Ладу в тупик.

– Нет, – покачала она головой, – я слышала его в темном подземелье… Он даже не отозвался на свое имя.

– Голос легко спутать. Хотя, возможно, ты и права.

– А кто же еще это мог быть? Кому нужна моя, твоя смерть? Он ужасно мстительный, никогда и никому ничего не прощал.

– Иногда люди мстительны настолько, что достают своих врагов и с того света, – усмехнулся Бондарев, – особенно если успели при жизни оплатить услуги мстителей.

Сельникова кусала губы:

– Не знаю… не знаю… но мне кажется…

– Какая разница, жив он или мертв, если в любом случае он угрожает нам. И не только нам.

– Кому еще?

– Мы для него не враги, так – противники, люди, доставляющие мелкие неприятности. Мой друг – вот его настоящий враг.

Последний венок с черными ленточками был уложен на могилу Михаила Изидоровича Хайновского, но публика не спешила расходиться. У ворот кладбища вытянулась длинная вереница солидных машин. Водители, которые не позволяли себе «кучковаться» подобно таксистам на стоянках, облаченные в костюмы, при галстуках, чинно переговаривались, стоя по двое. Только так им удавалось держаться возле машин своих хозяев – один стоял у багажника, второй у капота.

Уже отзвучали речи, восхвалявшие достоинства покойного, в толпе дорого одетых людей велись тихие разговоры. Тихие не только потому, что тишины требовала торжественная кладбищенская обстановка. Среди людей, собравшихся у могилы, особо не прячась, сновали фээсбэшники в штатском, прислушиваясь, присматриваясь.

Семен Липский стоял в стороне с небольшим букетом – у прошлогодней могилы народного артиста СССР, памятник на ней поставили всего неделю тому назад, и над цветником покачивались тонкие, как мышиные хвостики, туи.

Семен грустил искренне, вспоминая лучшие не только для покойного, но и для себя дни. Темный костюм в еле заметную серебряную полоску он надевал исключительно на похороны, как и черную рубашку с многочисленными мелкими белыми пуговичками. Липский уже давно заприметил чиновника из Совета безопасности – Кирилла Андреевича Братина, но не спешил окликнуть. Наконец тот сам подошел к нему, молча пожал руку и погладил по плечу бронзовую скульптуру на могиле народного артиста.

– С живым боялся встретиться, а к мертвому пришел? – усмехнулся Липский.

– Меня еще моя деревенская бабушка учила, что надо бояться не мертвецов, а живых. Говорила: «Мертвец за палец не укусит».