Евгений Сартинов - Полет Стрижа

Остро пахло порохом, бешеная пальба оглушила всех. Бачун, стрелявший с балкона, отбросил горячий автомат и метнулся к радиотелефону:

— Хозяин, все, нет больше Стрижа!

Семенов дождался окончания стрельбы, повернулся к оператору, спросил:

— Ну что, снял?

Тот показал большой палец. Тогда Семенов включил передатчик.

— Пятый, пятый, я первый. Можете начинать.

— Хорошо, первый. Через тридцать секунд мы у вас, засекай время.

Семенов взглянул на часы, стал ждать. Через 28 секунд на площадь с двух сторон ворвались два шестьдесят шестых «газончика», из которых прямо на ходу стали выпрыгивать рослые ребята в пятнистой форме с автоматами. За какие-то секунды дом был окружен.

— Бросить оружие! — загремело из динамика подъехавшего «уазика».

Ошалевшие «кентавры» дружно побросали стволы прямо перед собой. Омоновцы быстро поставили их всех к стенке руками вверх и стали обыскивать в поисках оружия. Менты Арифулина, доставшие было сигареты, а при виде ОМОНа попытавшиеся смыться, были доставлены туда же. Сбоку, выше всех задрав руки, возвышался Голома.

"Без него опять не обошлось!" — подумал Семенов, подходя к этой живописной группе.

— Поздравляю, капитан! Двадцать восемь секунд.

Капитан Иванчук, командир роты областного ОМОНа, в крапленом берете довольно улыбнулся в свои щегольские усы.

— Мы, старлей, деньги зря не получаем. Щукин, что там у него? — крикнул он одному из подчиненных, склонившемуся над лежащим «кентавром».

— Скорее всего перелом позвоночника и у одного стреляная рана плеча.

— Ясно. Носилки, быстро.

С треском распахнулась входная парадная дверь, двое омоновцев выволокли из дома Бачуна. Руки были заломлены за спину, и Семенов увидел только рыжую шевелюру.

— В шкафу сидел! — весело крикнул один из омоновцев.

— Давай его сюда! — скомандовал Семенов.

Бачуна подвели. То ли ноги плохо слушались ближайшего приближенного Мурая, то ли он не хотел идти, но солдаты почти на весу волокли его тощее тело. Семенов дал знак, и один из омоновцев схватил рыжего за волосы и поднял белое от страха лицо.

В глазах Бачуна метался ужас, он почти сошел с ума. Он не понимал, что это — явь или продолжение того дурного сна, который приснился ему ночью?

— Где Мурай? Куда он поехал? Ну, говори?

Бачун сглотнул слюну, еще раз попытался представить себе, что это сон, но конвоир слегка потянул его голову, и боль выдираемых волос заставила поверить в дурную реальность.

— Он в… Красное поехал, в санаторий… для этих… для наркоманов… есть там такой, для богатых.

— Ну что ж, достанем и там, — спокойно сказал Иванчук.

Бандитов между тем по одному сажали в «воронок». В подъехавшую «скорую» грузили стонущего раненого.

Принесли носилки и для трупа.

— Постойте-ка! — остановил санитаров Семенов. Он смерил глазами то, что осталось от человека.

— Не понял! — пробормотал лейтенант себе под нос и, нагнувшись, снял остатки шлема. Лицо было изуродовано до неузнаваемости, но на ярко-красную лужу крови упала черная шевелюра Витьки Павленко.

— Ах ты черт! — выругался Семенов.

— Ты чего? Случилось что? — спросил капитан.

— Случилось. Пожалуй, не придется тебе брать Мурая, не успеешь.

Сзади вдруг раздался отчаянный крик. Они обернулись. Бачун, его как раз обыскивали около «воронка», оттолкнул одного омоновца, с невероятной для него силой ударил второго и рванулся по прямой, не соображая, куда и зачем. Он не хотел в тюрьму, не хотел на нары, не хотел снова заделаться «петухом» на весь срок.

— Живьем… — крикнул было капитан, но Семенов жестом остановил его.

— Не надо… — он только поморщился. Иванчук кивнул, и один из солдат со снайперской винтовкой присел на колено, быстро прицелился и выстрелил. Капитан, смотревший на все это в бинокль, увидел, как от затылка бегущего полетели какие-то брызги. Бачун секунды две еще несся по инерции, потом ноги отказали ему, и падал он уже не как человек живой, на руки, а неуклюже, ткнувшись и проехав и без того изуродованным лицом по жесткой терке асфальта. Опустив бинокль, командир показал снайперу большой палец и презрительно глянул на сконфуженных здоровяков около «воронка»:

— Омоновцы! Вас, может, на стажировку в женский вытрезвитель перевести? Тьфу, вояки!..

— Что ты его, не нужен? — чуть позже спросил Иванчук у Семенова, кивнув на труп Бачуна.

— Слишком большая сволочь, чтобы оставлять в живых. А суд у нас, как знаешь, самый гуманный в мире.