Евгений Сартинов - Полет Стрижа

Наломав сухой полыни, он прикрыл труп от посторонних глаз, и даже полюбовался своей работой. Семка в любом деле находил радость.

— Поехали, — поторопил его Мурай. — Потом с ним разберемся.

— А классно я Стрижа уделал! Может, сходим, посмотрим? — предложил Семка, заводя двигатель.

— Поехали! — уже нетерпеливо прикрикнул Мурай. Его трясло, похоже, раньше времени наступила ломка. К тому же в салоне остро пахло кровью, под ногами противно чавкал пропитанный ею коврик. Все это вызывало тошноту. Он уже пожалел, что сел сзади.

— Шеф, — снова напомнил о себе неунывающий Семка, — а про две «девятки» ты не забыл?

— Получишь, — равнодушно уронил Мурай. Шофер засмеялся и, увеличив скорость, плавно вошел в крутой поворот. И перестал смеяться.

За поворотом, перегородив дорогу, сидел на мотоцикле Стриж. Ему повезло, как везет отчаянным и безумным. В своем гигантском прыжке он чудом попал на прорубленную в лесополосе просеку.

Приземлившись на два колеса, выскочил на другую сторону лесополосы, по проселочной дороге доехал до поворота и, сообразив, что «мерседес» сделал остановку, стал ждать, сняв шлем и поудобней пристроив к плечу автомат.

Семка слишком поздно понял, как он был не прав, заранее похоронив Стрижа. Застучал АКМ, и сразу две пули окончательно убедили его в этом. Тело шофера откинулось назад, мертвые руки крутнули руль вправо, и машина, объехав по косой Стрижа, полетела в кювет и перевернулась.

Стриж слез с мотоцикла, отвел его в сторону. Все время в погоне он был как комок нервов, но сейчас не спешил. Главное — он видел лицо Мурая, тот здесь и уже никуда от него не уйдет.

Из машины раздались удары, со звоном разбитого стекла откинулась задняя дверца. Из салона на четвереньках выполз Мурай. Он, шатаясь, поднялся, огромный, в белом, залитом кровью костюме, с пистолетом Рыка в руке. Увидев Стрижа, он вскрикнул и, развернувшись, побежал. Бежал, не соображая куда и зачем, глупо и нелепо, не вглубь лесопосадки, а рядом с ней. Анатолий поднял автомат, прицелился. Раздались два выстрела и щелчок.

Все, патроны кончились.

Но Мурай упал. Одна из пуль попала ему в бедро. Он завопил от боли, развернулся лицом к Стрижу и отчаянно попробовал ползти. Через метр он уперся в пенек, приподнявшись, оперся на него спиной и наконец понял, что у него в руке пистолет с полной обоймой. Стриж, между тем, отбросив бесполезный автомат, шел к нему.

— А, идешь! Ну-ка на, держи! — и, вытянув руку, Мурай начал стрелять, машинально считая вслух выстрелы.

— Раз, два, три, четыре!

Он стрелял, а Стриж все шел и шел, неумолимый, как судьба. Мурай приподнялся, застонав от боли, сел поудобней, сжал зубы и, подняв пистолет теперь уже двумя руками, снова нажал на спуск.

— Пять, шесть, семь… — Он видел, как одна из пуль вырвала кусок кожи на погончике куртки, но Стриж все шел как заговоренный. И тут Мурай вспомнил, что в обойме должно быть восемь патронов. У него оставался последний шанс.

Его бросило в жар, со лба, заливая глаза, потек пот. Он поднял пистолет и не мог, никак не мог поймать на мушку фигуру Стрижа! Ствол качало, как на волнах. Мурай услышал стук сердца и понял, что это оно сбивает прицел. Выругавшись, он снова попробовал поймать на мушку лицо Стрижа. И четко увидел его глаза: ясные, холодные, гневные. И Мурай понял, что не сможет остановить врага. Была в этих глазах его смерть, неотвратимая и неизбежная. Он застонал от боли, ненависти и бессилия, повернул ствол, сунул его в рот и судорожным движением нажал на спуск.

Стриж подошел поближе, посмотрел на то, что стало с Санькой Муравьевым, и свернул в лес. Он шел, обнимая белоснежные стволы берез и шершавую кору карагачей. Он отомстил, но почему же так больно ему, почему? Он сорвал с себя черную куртку, сбросил свитер, разодрал на груди рубаху — все пытался остудить больную душу. Не было счастья в этой мести. Счастья не бывает в ненависти, счастье есть только в любви.

Стриж уходил все дальше и дальше, и только ровная строчка капелек крови отмечала его путь.

Июнь, Волга. Лучи солнца лениво отражались в окнах домика бакенщика в десяти километрах от города.

Неподалеку от домика лежал Стриж и, полуприкрыв глаза, смотрел на поплавок. Солнце встало уже высоко, клева давно не было, но идти в домик не хотелось, да и незачем было. Хозяин, старый бакенщик Иван

Тихонович, дальний родственник Стрижа, по зорьке уплыл в город и еще не вернулся. Есть не хотелось, ничего не хотелось. Последнее время он жил в каком-то трансе. Жизнь словно остановилась. Часы тянулись, как желе, один день ничем не отличался от другого. Стриж не знал, какое сегодня число, да это его и не интересовало.