Сергей Зверев - Перо и волына

Последних слов Жигана Айваз уже не слышал, потеряв сознание. Панфилов спрятал трофейный пистолет за пояс и вышел из зала.

– Доиграешься, Константин Петрович, – сокрушенно покачал головой Семенков. – Сколько раз я тебе говорил – никуда не выходи без Ипатова.

– Есть вопросы, которые я должен решать один, – устало произнес Панфилов, откидываясь на спинку стула.

Они сидели в рабочем кабинете Константина, куда он пришел сразу же после «дружеского» разговора с Айвазом.

– Хорошо, – не сдавался Семенков, – не хочешь казаться слабым, я понимаю, но хотя бы оружие с собой бери! У тебя ведь есть «вальтер» и разрешение на него.

– Есть, – равнодушно пожал плечами Жиган. – Спасибо Бирюкову, посодействовал. Что касаемо оружия – держи.

Он вынул из кармана куртки маленький пистолет, положил его перед Семенковым.

– У тебя кровь на пальцах, – машинально заметил Семенков, разглядывая оружие.

Это был испанский пистолет «стар» двадцать второго калибра.

Панфилов вытер бумажной салфеткой руки и, как бы между прочим, сказал:

– Если у каждого, кто пытается меня убить, я буду отбирать по пистолету, то у меня скоро соберется целый арсенал.

– Что мне с ними делать – в бочке солить? – вздохнул Семенков. – Сначала «смит и вессон» армейского образца, теперь это… По лезвию ходишь…

– От судьбы не уйдешь… Айваз сначала орал про какой-то остров любви. Что, мол, Порожняк там уже неделю отдыхает. Потом вообще тявкнул, что пацанов Порожняка по его заказу грохнули.

– Каких пацанов? Тех, что были расстреляны в ресторане «Жар-птица»?

– Наверное… Извини, Владимир Иваныч, подробнее не узнал. Жалею, что сорвался, не устроил ему допрос с пристрастием. Он бы мне все выложил, как на блюдечке. И про остров любви, и про «Жар-птицу».

Семенков при очередном упоминании об острове любви помрачнел.

– Я скоро вернусь, Константин Петрович. Ты меня подожди, никуда не уходи.

Он вышел из кабинета, оставив пистолет на черной полированной крышке стола. «Симпатичная картинка, – почему-то подумалось Жигану. – Матовый белый ствол на черном фоне. Жалко, сфотографировать некому».

Полюбовавшись немного на «стар», Панфилов спрятал его в карман куртки.

Раздался телефонный звонок.

– Да, слушаю.

– Канстантын? – прозвучал в трубке незнакомый сиплый голос с сильным кавказским акцентом.

– Да. Кто это?

– Слушай, дарагой, ты залез в чужой огород и хочешь сожрать капусту, на которую не имеешь права. Ты знаешь, что московский телеканал шавкам вроде тебя не по зубам? Отвали от Жорика Венедиктова, и тогда мы тебя не тронем. А попробуешь дергаться, тебе хана. Один раз тебе уже намекнули, да ты, видно, совсем тупой, хоть и резвый. Рокера на мотоциклетке не забыл?

– Вон оно что… Тогда слушай сюда. Наезжать на меня бесполезно. Хочешь перетереть – забивай стрелку. К тому же приличные люди представляются, когда хотят вести деловой разговор.

– Я – человек резкий, нетерпеливый. Понял? С теми, кто переходит мне дорогу, разговаривать долго не люблю. Это мое тебе последнее предупреждение. У Жорика уже есть крыша в столице, ему другая не нужна. Если ты или твой старый прошляк Артур еще хоть раз появитесь в отеле «Интурист», ваши кости будут грызть собаки. И эту жидовскую морду Туза предупреди, чтоб отвалил. Ты понял меня, казол?

В трубке раздались короткие гудки. Жиган медленно набрал номер московской квартиры Артура. К телефону долго никто не подходил, и Панфилов уже начал нервничать. Наконец он услышал знакомый голос родского вора.

– Артур, ты виделся с Борей? – встревоженно спросил Панфилов.

– Мы разговаривали с ним по телефону.

– Давно?

– Днем.

– Срочно отмени кипиш насчет бабок для Венедиктова.

– Это невозможно, курьер уже отвез Георгию наличку. А что случилось?

– Мне только что звонил какой-то лаврушник, наезжал.

– Какой лаврушник?

– Представляться он не захотел.

– Это как-то связано с Венедиктовым?

– Напрямую. Он сказал, что московский телевизионный канал нам не по зубам, что мы, мол, в чужой огород залезли, у Георгия уже есть крыша, и наша ему не нужна. Борю Туза тоже поминал. Откуда ему столько известно?

– Венедиктов звонил мне буквально час назад. Благодарил за воздух и подтвердил, что все договоренности остаются в силе.

– Больше ничего не говорил? Ни о каких наездах?

– Больше ничего. Голос, правда, был излишне возбужденным, но я решил, что он просто рад решению проблемы.