Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Проходи, садись. Ты уже спал здесь…

Горев рассказал о случайной встрече в поезде и о том, что произошло между ним и попутчицей. Он ничего не скрыл. Устало попросил:

— На телеграмме будут слова «для Николая». Я знаю, что она сдержит слово. Чувствую. В ней было что-то от тебя. Ее зовут Ольга. Если к тому времени буду жив, сообщи пожалуйста. Я оставлю тебе деньги. Все равно не истратил. Много. В тюрьме они ни к чему. Знаю и верю, что ты сможешь выяснить ее адрес. Отправь для ребенка. Правды обо мне ей не говори…

Маринка взяла его руки в свои и грустно улыбнулась:

— Я буду очень рада за тебя, Колюнь, если на земле останется живой человечек. Твое дитя. Обещаю — сделаю все, что смогу.

Все спали, когда Марина осторожно встала и прокралась на кухню. Николай спал в ее комнате, на ее постели, а она всего в метре от него, на разобранном кресле. Он пытался отказаться, но она настояла на своем. Сон не шел, несмотря на усталость. Она вновь и вновь прокручивала в голове слова Николая. Ей так не хотелось, чтоб он умер, но как заставить его жить, она не знала. Не включая свет, налила из чайника холодной заварки, напилась и встала у окна, обхватив себя руками за оголенные плечи. Ночная сорочка доставала до середины икр. Она смотрела на ночной город с тоской. Видела и не видела, как пролетают по проспекту редкие машины. На кухню проскользнул Леонтий Швец. Посмотрел на не реагирующую женщину и прошептал:

— Марин, не спится? — Она резко обернулась и он заметил в призрачном свете блеснувшие полоски на щеках. Подошел ближе: — Снова плачешь? Неужели нельзя его спасти, чтоб так не мучиться? С твоим сегодняшним положением… Скажи, что он детей тебе спас. Ну еще что придумай! А хочешь мы что-то организуем? Согласятся мужики, уговорю!

Она покачала головой:

— Я предлагала, он не хочет. Николай приговорил себя сам и не отступит.

— А тебе каково? Он подумал?

Маринка устало прошептала:

— Я не в счет, Леонтий. Я его понимаю. У него душа болит. Разве он не мог бы уйти, плевав на данное мне и генералу слово? Мог бы, причем легко. За ним следить никого не посылали. Денег у него полно. Но жить с болью он не может, потому и вернулся, чтоб выстрел оборвал жизнь. Выстрел по приговору…

Швец немного помолчал, потом задумчиво сказал, встав рядом:

— В таком случае, он сильный мужик…

Она попросила:

— Леонтий, поговори с ним днем, когда меня завтра не будет. О чем-нибудь, ты ведь тоже из деревни. Только войны не касайся. У Колюни мысли черные в голове роятся. Отвлеки его. Я завтра после обеда приеду пораньше, в церковь его уведу. Сыграешь снова меня? Надо хвост за собой увести. Эти суки уже по-наглому следить стали. Проучить бы? Да вот как, пока не придумала…

Швец предложил:

— Да сыграть-то не трудно. А проучить… Увести за город, остановиться, где поглуше. Сделать вид, что ушли по тропе. Обойти и отметелить, чтоб не повадно следить было.

— Это слишком просто. Боюсь, они на это и рассчитывают. Уж больно нагло действуют. Надеются, что мы сорвемся… Вот что, ты Колюне расскажи, что следят за мной, а мне пока не до шпионов, но хочу хитро проучить. Может, он что подскажет? Так и говори. Главное, отвлечь от мыслей черных. Плохо ему, ой, как плохо… Ладно, пошли спать…

Утро началось с манной каши с маслом, кофе и бутербродов с колбасой и сыром. Кое-кто из мужиков заворчал и отказался от каши, но увидев с каким аппетитом Бутримов, Оленин, Мухаметшин, Горев и Марина уплетают еду, переглянулись и решились попробовать. Через пару минут у всех за столом только ложки весело постукивали. Марина тихо распорядилась:

— В квартире остаются Швец и Бутримов, остальные со мной.

Оленин не стал спорить, хотя график дежурств был «сломан» распоряжением. Младший сержант почувствовал, что женщине это необходимо.

Степанова подошла к своему кабинету и впервые увидела возле двери всего около десятка человек. Зато возле дверей других депутатов теперь стояли люди. Она договорилась с юристом и секретарем, что уйдет раньше. Те согласились. Игнат проворчал:

— У нас сегодня народу мало будет. Депутаты на работу вышли. Вчерашние статьи в газетах им не понравились. Друзяев прошел, с нами не поздоровался демонстративно, даже рыло в сторону отвернул.

Марина заметила, что Капустин обижен и усмехнулась:

— Брось обижаться. Тебе с ним не детей крестить!

К часу возле кабинета никого не было. В коридоре установилась тишина. Марина попрощалась с помощниками и уехала. По дороге попросила Сабиева, сидевшего за рулем «Волги»: