Любовь Рябикина - У каждого свой путь

Вода текла по телу и словно смывала с души всю ту грязь, что скопилась в ней за эти долгие годы. Даже горе от потери матери стало менее острым. Ведь он прекрасно знал, что вскоре встретится с ней там, где-то наверху… Он вышел из душевой успокоенным, с миром в душе. Охранники находились на кухне, ни один из них не выглянул на его шаги. Николай вошел в комнату и прикрыл дверь за собой. Чувствуя страшную усталость во всем теле, он свернул покрывало и аккуратно положил на кресло у окна. Откинув одеяло в сторону, разделся и лег. От подушки пахло чем-то знакомым. Сон мгновенно навалился на него и он не успел понять, что спит в постели Марины. Другие комнаты были заняты спецназом…

Очнулся от того, что его трясли за плечо. Резко открыл глаза. Над ним склонились оба охранника. Внимательно смотрели в лицо. Сероглазый парень, что открыл утром дверь, сказал:

— Ты кричишь и стонешь, вот мы и разбудили…

Николай почувствовал, что его лицо мокро от слез. Торопливо принялся стирать следы и тут же понял, что парни их уже видели и прятаться поздно. Отвернул лицо в сторону. Охранники развернулись и вышли, больше не сказав ни слова. Уже из коридора до него донесся приглушенный голос сероглазого:

— Маринка права. Жизнь наказывает сильнее, чем самый суровый суд…

Горев полежал немного и снова заснул. Когда проснулся, солнце уходило за горизонт, а в кресле у окна сидела и читала какие-то бумаги Марина. Она была в простеньком ситцевом халатике, который не прикрывал коленок. Он повернул голову и она оторвалась от документов. Встала и присела рядом. Мягко взглянув в его лицо, провела рукой по широкому лбу и сказала:

— Мужики доложили, что ты весь день проспал. Вставай, приводи себя в порядок и приходи на кухню.

Она вышла. Он вскочил на ноги, чувствуя себя если не отдохнувшим, то вполне в форме. Быстро оделся в спортивный костюм. Выскочив в коридор, наткнулся на знакомых охранников. Те смотрели без злости. Остальных не было видно. Николай опустил глаза под твердыми взглядами и скрылся в ванной. Почистил зубы, умылся, побрился, расчесал коротко остриженные волосы и направился на кухню. Марина стояла у плиты и что-то помешивала в большой сковородке. Спросила:

— Суп будешь? Обед ты проспал. — Он кивнул. Женщина выглянула в коридор: — Мужики, идите ужинать…

В кухню вошло шесть крепких мужиков в спортивных брюках и теннисках. Мышцы выпирали из-под трикотажа. Спецназовцы ели молча, изредка переглядываясь и мрачно поглядывая на Горева. Еда не лезла в горло Николая. Он чувствовал себя лишним за этим столом. Марина заметила все, но пока молчала. От чая охранники отказались и ушли. Николай ковырялся в тарелке, с трудом проглатывая жареную картошку, которую очень любил. Глухо сказал, глядя в стол:

— Я сейчас уйду. Позвони генералу, пусть он договорится, чтоб меня снова в камеру…

Она встала, тяжело дыша от злости:

— Никуда ты не пойдешь! Со своими я сама разберусь… — Гаркнула в полный голос. — Мужики, все сюда!

Хмурые спецы появились на кухне. Встали у стен возле двери, опустив глаза в пол и старательно разглядывая узоры на линолеуме. Она тихо сказала:

— Оленин, подними глаза и посмотри на меня!

Младший сержант с вызовом поднял голову и демонстративно назвал ее по имени-отчеству и на «вы», чего раньше никогда не делал:

— Да, Марина Ивановна. Что вы хотели?

Она твердо потребовала:

— Чтоб вы относились к Николаю эти дни нормально, а не делали вид, что его в квартире нет. Решили тихий бойкот объявить?

Игорь сверкнул глазами:

— Он враг и предатель! Вы сами говорили не раз, что Ахмад предал вас! А сейчас приняли в квартире, кормите, да еще хотите, чтоб мы к нему нормально относились! Он должен радоваться, что еще жив. Только вы удерживаете нас…

Она усмехнулась и встала, положив руку на плечо Николая:

— И что, убьете безоружного? Шестеро против одного? Я не думала, что у вас теперь за честь считается бить поверженного. Тогда я с ним спина к спине драться буду. Хотите этого, будет…

Спецназовцы аж зубами заскрипели, а она заговорила:

— Вы помните погибших друзей, я тоже. Каждого! Николай для вас олицетворение всех, кто убивал наших товарищей, но ведь не один он виновен в убийствах. Не один… Стреляли и помимо. И предательства были! Не только внизу, но еще больше наверху! Думаю, вы все согласитесь, что всех больше зла он принес мне. Наша вражда длилась двадцать лет. И это я, а не вы, должна бы радоваться, что Николай схвачен! Я, а не вы, должна бы ненавидеть! А я не могу! Можете презирать, можете говорить, что я память о товарищах погибших предаю, но сильный победитель, если он действительно сильный, должен быть еще и великодушным. Мне его жаль, по-человечески жаль. Ясно?