Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Здесь он! Саша, отойди в сторону, мы сейчас этой гниде покажем, что значит спецназ!

Они рванулись к Николаю, безучастно лежавшему на постели и даже не пытавшемуся встать, но на их пути встал мальчик. Крикнул, нагнув голову вниз:

— Не сметь его трогать! Мама вас не простит! Это она отпустила его из тюрьмы…

Все трое замерли рядом с кроватью, уже готовые сбросить Горева на пол, а затем развернулись и молча исчезли за дверью. Николай повернул голову, взглянув на прижавшегося к матрасу мальчика, устало произнес:

— Зачем ты их остановил? Они шли со мной разобраться. Для меня это было бы лучше…

Парнишка ответил, тряхнув кудрями и отвернувшись в сторону. В голосе слышались слезы:

— Это не честно — бить лежачего…

Николай сразу вспомнил эту фразу…

Борька Балатов и Маринка яростно дрались, катаясь по льду. Ловкая девчонка все же оседлала более сильного противника, прижала к земле. Замахнулась… и не ударила. Борька вжался в лед и закрыл глаза в ожидании, а она слезла с поверженного врага и встала. Когда он, тогда еще просто ее приятель Колька, потребовал добить, сказала, стирая кровь с лица варежкой:

— Это не честно — бить лежачего.

Горев тихо спросил:

— Саша, ты меня ненавидишь?

Мальчик поглядел на него блестящими черными глазами:

— Нет. Мама часто вспоминала о вас, каким вы были в детстве. Она всегда жалела, что вы, как друг, исчезли из ее жизни.

Николай почувствовал, как из глаз самопроизвольно покатились слезы. В душе стояла такая боль, что он с трудом сдерживался, чтобы не застонать. Отвернулся к стене, сказав:

— Я хочу спать…

Но он не заснул. Он просто не хотел, чтоб ребенок видел, как ему плохо…

Николай Горев побывал на похоронах матери на кладбище. Вначале издали смотрел на вырытую могилу с холмиками сырой земли по краям. В доме попрощаться не удалось. Брат не пустил его в дом. Витек одним ударом опрокинул Николая на землю возле калитки и прошипел:

— Ноги твоей в моем доме не будет! Ты, сука, из-за тебя мать померла…

На погосте Витек тоже попытался не пустить старшего брата к гробу. Он яростно двинулся навстречу Николаю, грозя убить. Если бы не вмешательство Ивана Николаевича, дело могло бы закончиться дракой между младшими Горевыми. Ушаков вклинился между братьями и грудью пошел на Витьку Горева. Прошептал, удерживая все еще крепким плечом младшего Горева:

— Отойди! Дай Николаю попрощаться! Он тоже сын Маруси. Мать к нему бежала, вспомни. Она его простила…

Витек поглядел мужчине в глаза и отошел, не взглянув на брата. Отвернулся, встав метрах в трех, из глаз катились горькие слезы. А Николай наклонился над восковым лицом матери, нежно гладя его пальцами. Прошептал, склонившись над гробом и ничего не видя скозь слезы:

— Мама, прости меня. Прости за все, что я совершил! Я столько горя принес тебе, а ты бежала ко мне, чтобы защитить…

Николай уткнулся в лоб матери лицом и завыл по-волчьи, навзрыд. Его с трудом оттащили от гроба, чтоб заколотить, а он рвался из рук мужиков и кричал:

— Мама! Мама!!!

Успокоил его Саша Степанов. Мальчик подошел и решительно оттолкнув держащие Николая руки, просто прижал мужчину к себе. Он доставал Ахмаду до половины лица. Тот обнял тонкое тело подростка и уткнувшись в его плечо лицом, зашелся в тихом плаче. Деревенские мужики молча смотрели, как сын Марины Степановой уводил отверженного с кладбища.

На следующий день Горев уехал из деревни. Он не мог больше находиться здесь. До автобуса его провожали лишь дети Марины. Саша, на прощание, поглядел ему в глаза. Юлька ласково поцеловала в щеку и долго махала вслед автобусу.

За час до отъезда, Николай постучал в окно дома Ушаковых. Вызвал сержанта Владимира Коняева на улицу и тихо сказал:

— Сашку с Юлькой береги. Политики на Марину зуб имеют. Ты с детьми в школу людей отправляй…

Сержант не произнес ни слова в ответ, но кивнул, не глядя на Горева.

Николай вернулся в Москву. Стояло раннее утро. До возвращения в тюрьму оставалось почти пять суток. Хотел остановиться в гостинице. Подошел к метро и остановился. На душе была пустота и он понял, что в этом состоянии долго не выдержит. Нужен был хоть кто-то, кто бы его понял. Решение пришло само собой и он знал, что этот шанс единственный. Пошарив в карманах пиджака, нашел кусочек картона. Купил в метро несколько жетонов для таксофона и подошел к телефону-автомату. Набрал номер. Гудок на четвертый трубку взяли. Сонный голос Маринки спросил: