Борис Кудаев - Пуле переводчик не нужен

Огромная дубовая кровать с твердым матрацем и валиком вместо подушки – в жару невозможно спать на мягком – была укутана противомоскитной сеткой. Принято считать, что она спасает от москитов. В Читтагонге это была сетка от всего – и от москитов, и от комаров размером с муху, и от мух размером с бабочку, и от бабочек размером с птицу, и от пауков, охотившихся на мух, и от ящериц-гекконов, которые охотились на них на всех, шныряя по стенам на своих лапках с присосками и не обращая никакого внимания на людей. Одна ящерка была смелее других и подползала прямо к пальцу, если им тихонько постукивать по стене. Наверное, она воспринимала колебания. Розоватые полупросвечивающиеся лапки и бусинки-глаза. Я назвал ее Наташкой, и нас в комнате стало двое. Почему я решил, что это была она? Потому, наверное, что по‑русски ящерица – она, а ящер – это что‑то очень большое и страшное.

Около отеля был один из немногих в Читтагонге широких асфальтовых тротуаров, место ночлега большинства бездомных в городе. Нагретый за день асфальт медленно остывал под храп, стоны и бормотание людей, закутанных в лохмотья. На рассвете этот народ расходился по своим рабочим местам на базарах и стройках города, не обращая внимания на тех, кто не поднялся. Может, у них сегодня свободный день, а может… Полицейский грузовик приезжал к восьми часам, и, если человек не реагировал на пинок полицейского ботинка, его брали за ноги и за руки и бросали в кузов. Отмучился! Они были так слабы от постоянного недоедания и болезней, что работники из них были аховые. Я неоднократно видел, как пакистанцы и бенгальцы засыпают канаву. У нас это легко делает один человек с лопатой. В Пакистане и Бенгалии один рабочий стоит с лопатой на той стороне канавы, где свалена выкопанная земля. К лопате внизу, у штыка, привязана веревка, конец которой держит другой рабочий, стоящий на противоположной стороне канавы. Рабочий с лопатой ставит лопату на землю и, наступая на нее, вгоняет штык в землю. Другой тянет за веревку, и земля ссыпается в канаву. Вот такой экскаватор в две хилые человеческие силы.

Кстати, я сказал «от недоедания». Мало кто знает, что холеные чиновники из ООН разработали особую «шкалу питания». Если человек ест хотя бы по куску хлеба два раза в день – он питается скудно, но нормально. Если скудно ест только раз в день – он «недоедает». Если он ест скудно и не каждый день – вот тогда только он «голодает». За день изнурительной работы на стройке, когда надо с раннего утра до заката (12 часов) носить по шатким бамбуковым лестницам по 4 кирпича на 5‑й этаж строящегося здания, рабочий получает 2 рупии – пятую часть доллара в день. Лучше нищенствовать! Было очень опасно подавать милостыню на базаре или на тротуаре около «Мишки». Невесть откуда взявшаяся толпа нищих требовала своей доли так агрессивно, что можно было лишиться рукава рубашки, за который дергали «ходячие» нищие, или штанины, за которую тянули безногие.

Город каждый год подвергается разрушительному тайфуну. Когда я читаю в газетах, что половина Читтагонга сметена с лица земли, я представляю себе картину, увиденную с крыши отеля: несколько каменных и кирпичных зданий города – отель, мэрия, полиция, казарма, портовое управление и склады, кинотеатр, пара многоэтажек, где проживала чиновничья братия, и несколько вилл на холме торчат среди моря разбросанных ураганом кусков фанеры, картона, ржавой жести, обломков шифера, разномастных досок. Это останки «домов» основной массы жителей Читтагонга. Да, город практически разрушен – и это святая правда. Как правда и то, что на другой день после тайфуна он будет стоять вновь, как стоял и ранее. Лачуги скрепят проволокой, обрывками веревок и ржавыми гвоздями. Только вони какое‑то время будет меньше – тугие струи тропического ливня смыли накопившиеся нечистоты в море. А всю собранную гуманитарную помощь из разных стран уже в который раз разделят между собой владельцы и начальники кирпичных зданий города, не пострадавших от тайфуна, – мэр, начальник полиции, начальник порта, почтмейстер, таможенник и иже с ними.

В первый же выезд за рубеж судьба забросила меня в страну, которая была прямой противоположностью моей родины. На Кавказе – горы. Горы – это камень. В Восточной Бенгалии нет камней. Вообще нет. Страна сложена из илистых отложений бесчисленных рукавов Ганга, и даже Читтагонгские холмы состоят целиком из сланца. Он мылится в воде и становится мягкой зеленой или синей глиной. Камень здесь очень нужен – например, чтобы мостить дороги. Но его нет. Бенгальцы привыкли, что им ничто не дается просто. Если надо мостить дороги, значит, надо из глины сделать кирпичи. Глины, слава богу, хватает. Кирпичи, положенные на землю плашмя, раскалываются от тяжести проезжающего автомобиля. Значит, надо их ставить стоймя. Один держится за другой, один ряд подпирает другой, кирпичи на три четверти закопаны в землю – мучительно медленно продвигается строительство дороги, но другого способа нет. Ведь щебень надо будет везти из‑за моря. Поэтому бетон очень дорог – еле осилили строительство посадочных полос аэропортов в Дакке и Читтагонге.