Юлия Латынина - Саранча

— Если у нас куча других долгов, — резко спросил Полтинник, — то какого хрена мы подавали иск на основании самого тухлого?

— Потому что эти векселя уже фигурировали в иске, — ответил Ивяник, — и суд признал, что да, завод должен по этим векселям. И мы принесли в суд решение суда о взыскании задолженности, составленный судебным приставом акт о невозможности взыскания задолженности и акт переуступки прав от «Бенареса» к «Рейко» и от «Рейко» к нам. А если бы мы принесли что другое, то в суд пришлось бы звать саму «Зарю». И «Заря» узнала бы об иске.

— Мы могли распознать, что векселя поддельные? — спросил Колун.

— Только если бы мы понесли их на завод на экспертизу, — сказал Ивяник. — Но мы же не хотели этого делать. Это должно было быть неожиданностью, что мы купили векселя.

Колун задумчиво глядел на своего финансового консультанта. Ивяник стал совсем белый. Он вспомнил судьбу своего предшественника, Гриши Старостина. Болтливость Старостина стоила Колуну куда меньше трехсот тысяч баксов, да и не в баксах было дело… Говорили, что труп нашли с зашитыми губами. Интересно, их зашивали у мертвеца или у живого?

— Деньги мы им перевели с концами? — спросил Колун.

— Еще вчера.

Колун тихо, но внятно выругался.

— Это была Степки идея — купить ментовские векселя, — заметил Полтинник.

Холодные голубые глаза Колуна пропутешествовали по комнате и остановились на Ивянике. Степа Ивяник представил себя с дырочкой во лбу и в черном гробу

— Это была идея, которую я одобрил, — сказал Колун, — и Степка тут ни при чем. Надо думать, как выбираться из дерьма, а не кого в нем топить.

Колун встал и принялся расхаживать по комнате.

— Какие у кого будут соображения? — спросил Семка.

— Он тебя кинул не на триста штук, — сказал Полтинник. — Ему нужен весь наш бизнес. А история с векселями — это просто сигнал для остальных. Мол, если менты Колуна кинули, то и всем остальным не грех. И он бы это не сделал, если бы губернатор не дал отмашку.

Невзрачный человек с постным лицом, сидевший справа от Полтинника и отвечавший за связи с правоохранительными органами, добавил:

— Он создал группу ловить Спиридона. Во главе с отморозком Царьковым.

— Семен, а может, это правда? Может, губернатор с заводом только понарошку поссорились?

— Нет, — сказал Колун, — они поссорились не понарошку.

Валерий очнулся в небольшой и довольно убогого вида палате с белеными стенами и вытертым половичком. В окна, лишенные занавесок, било яркое весеннее солнце, и Валерий слышал, как за раскрытым окном чирикает капель. Палата была трехместная, но две койки пустовали. На одной валялась кожаная куртка, и тут же рядом стоял термос с кофе — видимо, человек, охранявший Валерия, отошел покурить или отлить.

В душе наблюдался необыкновенный покой и умиротворение. События четверга (интересно, а сегодня какой день? Пятница? Суббота?) вспоминались довольно отчетливо.

Дверь палаты скрипнула: внутрь вошел облаченный в синий халат Чердынский. Сразу чувствовалось, что парень был когда-то врачом, халат на нем сидел как-то спокойно и основательно.

— Очнулись? — спросил Чердынский. — С днем рождения.

Голос его звучал ровно и отчужденно.

— Спиридон ушел? — спросил Валерий.

— Да. Если вас это успокоит, гражданин Когут объявлен в розыск.

— По итогам разборки в кабинете?

— Насколько я понимаю, последовательность событий была другой. Молодарчук и Колунов посчитали, что гражданин Когут медленно, но верно превращается в чрезвычайно токсичные отходы. И совокупно решили вывезти отходы на свалку истории. Информация дошла до Спиридона, и крыша у него слегка поехала. Остальное вы видели сами.

Валерий помолчал, вспоминая сосредоточенное лицо Чердынского, всаживавшего пулю за пулей в корчившегося на полу человека.

— У тебя быстрая реакция… для ученого.

— Я не ученый. Я военный химик. Институт, на который я работал… вы не представляете себе, Валерий Игоревич, до чего дошли наши институты в 80-х годах, после того как партия и правительство решили, что ядерное оружие — штука дорогая, а вот бактериологическое и химическое — напротив, весьма дешевы. Счастье только, что эта светлая мысль осенила наши партийные головы к началу восьмидесятых, так что в аккурат к завершению работ все это дело накрылось перестройкой.

Сазан пошевелился в постели, устраиваясь поудобней.

— Долго я тут лежал? — спросил Сазан.

— Два дня. Пустяки. Могли бы и вообще не встать.