Так и с Карарой, разгильдяем до мозга костей, хотя и контрразведчиком, впрочем, что такое египетская контрразведка? Одно время СИС считал ее своим филиалом, правда, после Суэцкого кризиса и наглого воцарения Насера в отношениях наступили морозы, и пришлось запрятаться в кусты, дергая за ниточки уцелевших энтузиастов.
Тридцать пять минут, бесцеремонное опоздание, Смизерс раздраженно оперся руками о подоконник, наблюдая в окно, как Иссам Карара подъехал к дому на белом «Форде» и сразу ринулся в подъезд, даже не оглянувшись. Чего еще ожидать от этого самоуверенного бонвивана в расшитой золотом галабее, ему бы модельером работать, а не в спецслужбе.
— Как я счастлив видеть вас, мой дорогой Дэвид! — Карара, как всегда, лучился солнечным диском, впрочем, ледяную физиономию Смизерса растопить не удалось: принципы есть принципы, агента постоянно надо воспитывать, и Дэвид молча постучал отполированным ногтем по-своему «Лонжину».
— Извините, что я опоздал, сэр, но в Каире такие пробки.
— Кстати, я много раз просил вас не подъезжать к конспиративной квартире на своей машине! — Дэвид был тверд, словно дуврские скалы, сколько ни продувай их ветром.
— Тогда бы я опоздал на целый час, дорогой Дэвид! — юлил агент. — Я так ценю ваши замечания — ведь слова искреннего друга — это бальзам на сердце, и я каждый раз радуюсь, слушая вас. Извините, Дэвид, но сейчас время намаза, и я должен помолиться.
Иссам достал из портфеля маленький коврик, вышел в соседнюю комнату, положил его на мраморный пол и начал молиться.
Заглянув туда через стеклянную дверь, Дэвид увидел торчавший толстый зад, обтянутый галабеей. Отвратительное зрелище жирной задницы, еще женщине это можно простить, но мужчине, и тем более контрразведчику.
Тот наконец оторвался от пола и вышел в гостиную — низкорослый, с тщательно подбритыми усами, маслеными глазками мелкого жулика, гладкими сальными щечками. нет, Смизерс терпеть его не мог, он вообще не любил агентов-неангличан, считая их жуликами, стремящимися урвать у короны. К тому же этот мерзавец, словно в пику Смизерсу, тоже приобрел рыжего сеттера, будто не мог выбрать другую масть! Может, и не в пику, а в подражание, на что еще способны эти обезьяны?
— Может, выпьете виски?
— Мой дорогой друг, разве вы не знаете коран?
Лжец! А ведь пьет, глушит тайно, потребляет наркотики, ворюга первостатейный.
— «Вино — есть мира кровь, а мир наш кровопийца, так как же нам не пить кровь кровного врага?» — блеснул Смизерс познаниями, почерпнутыми в школе восточных исследований. — Между прочим, это написал великий Омар Хайям, поклонявшийся исламу не меньше вас.
— Хайям был великий грешник, к тому же он много получал при дворе и мог позволить себе хорошее вино. Что же касается бедного Иссама, то даже ваша помощь позволяет ему лишь сводить концы с концами. Налейте мне настой каркаде — напитка нищих.
Смизерса чуть передернуло от отвращения, нет, не из-за упоминания целебной национальной бурды — тирада пованивала вечной склокой вокруг размера вознаграждения.
Он достал из бара графин с красной жидкостью, ее готовила уборщица Патриция, между прочим не скрывавшая своих чувств к рыжему начальнику и пару раз безуспешно посягавшая на его плоть. Однажды, жарко дыша бедрами, она ляпнулась ему на колени, когда он читал в кресле план предстоящей встречи с агентом, и наткнулась на скалу (но не на ту): консерватор Дэвид не признавал романов на службе и с женами коллег.
— Да. нищих, — вздохнул, как ожидалось, араб.
— Когда я буду в Лондоне, то попытаюсь поднять вам вознаграждение. Но, естественно, должны быть налицо результаты вашей работы.
— Дорогой друг, то, что вы сейчас услышите, знаменует новую эпоху в нашей работе — эпоху викторий!
Он достал из портфеля портативный магнитофон и вставил в него извлеченную оттуда же кассету. Послышался диалог по-русски, после паузы — шуршания, скрипы, глухое урчание пса и нарастающие сладострастные стоны женщины, они становились все громче и громче, все нежнее и несдержаннее и завершились несносным оргиастическим вскриком, от которого Смизерсу стало не по себе, словно он смотрел изощренный порнографический фильм. Иссам блаженно улыбался, сверкая всеми зубами, словно наслаждался божественной симфонией.
— Что это за чертовщина? Чей это голос? — спросил Дэвид с искренним возмущением. Он не терпел порнографии и осуждал даже кумира английской живописи девятнадцатого века Томаса Роуландсона, не говоря уже о создателе «Леди Чаттерлей» Лоуренсе и педофиле Набокове (последнего он, правда, не читал, но верил прессе). Вообще в своих интимных привычках Дэвид был на редкость традиционен, что не находило отклика ни у его жены, ни у немногочисленных любовниц.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу