Михаил Любимов - С бомбой в постели

Военный атташе потрепал его по шее, оценив тем самым чувство юмора у животного, и сам добродушно улыбнулся. Добропорядочный муж, отец двоих сыновей, служака с великолепной выправкой, бывший чемпион по плаванию, командир полка, отличившийся во время вторжения в Чехословакию и потому катапультированный в военно-дипломатическую академию, а оттуда в главное разведывательное управление (ГРУ), полковник, ожидавший неизбежного генеральского звания, сорокалетний красавец-мужчина Аркадий Иванович Хват.

Да и Нина была хороша: блондинка с соломенного цвета волосами, голубыми глазами с загадочным прищуром, ладной грудью, наконец, легкая поступь, как у балерины, такие дамы — редкость, особенно в среде потенциальных генеральш.

В это время с аллеи атташе помахал рукой худощавый человек, лучший бейсболист Йельского университета, самый очаровательный дипломат в каирском свете, резидент ЦРУ Фрэнк Ростоу, отличавшийся прямым характером и неизбывной веселостью. Ростоу был кругл лицом, улыбчив и непомерно высок, — казалось, что его круглая голова насажена на столб. Портрет процветающего янки несколько подтачивала коричневая такса с раздутыми сосками, почти волочившимися по земле, у кривого низкорослого создания блестели бока, и она, натянув поводок, резво тянула хозяина к высокомерному Антону. Пришлось сойтись и обменяться любезностями, свежести в них было немного: Фрэнк любил поерничать и лукаво спросил у Хвата, как идет работа по главному противнику — так на советском разведывательном сленге именовали США. Хват не остался в долгу и пожелал успехов резидентуре ЦРУ и ее симпатичному шефу.

— Почему вы считаете, что я — резидент ЦРУ?

— Об этом говорит весь дипломатический корпус.

— Честно говоря, эти слухи меня мало волнуют, — заметил Фрэнк. — Гораздо хуже, что моя Салли совершенно перестала есть рыбу и требует только мясо.

Тут в светскую беседу вмешалась Нина, заметив, что такое бывает иногда в преддверии течки, а заодно и поинтересовалась здоровьем супруги Фрэнка, писаной красавицы египтянки Файзы, притчей во языцех в высших кругах совколонии: неужели империалистам разрешают вот так, запросто жениться на иностранках, причем азиатках? или это ход зловещего ЦРУ, своего рода приманка? А американцам разрешается принимать ислам?

— Мне всегда интересно, как американец может ужиться с арабкой, — материализовал любопытство коллектива Хват.

— А почему русские не женятся на иностранках? — огрызнулся американец. — Даже ваш прекрасный дог уживается с котом, — хохотнул Ростоу.

Истинная правда, сибирского кота тоже привезли из Москвы, нежили его и холили, превратили в хозяина дома, которого боялся даже Антон. Но Хват сдержал себя и не стал поддаваться на провокацию — ну его к черту, этого Фрэнка, в конце концов, разведчики должны заниматься не дискуссиями, а вербовками, к тому же с Ростоу в ближайший четверг предполагался ланч в Шератоне.

Расстались, растащили псов, и тут очередная приятная встреча: полный, лысый мужчина, несущий за пазухой жирного угольно-черного кота, причем с ошейником на шее, сановная походка, и отнюдь не случайно: это был сам резидент КГБ в Каире, жесткий конкурент ГРУ Василий Петрович Осоргин.

— Добрый вечер, Василий Петрович! — с лица Хвата сошла степенность, и в голосе появилась неуловимая заискивающая нотка. — Прочь! — вдруг закричал он так визгливо, что Осоргин вздрогнул, словно это относилось к нему, а не к догу, учуявшему дичь — только еще не хватало орать на резидента! Слава богу, ГРУ, в котором трудился Хват, хотя и не находилось в прямом подчинении у КГБ, но довольно плотно им контролировалось на предмет безопасности от враждебного проникновения и инакомыслия, естественно с помощью агентуры, к славной когорте которой принадлежал и сам военный атташе еще со времен учебы в ВДА.

— Привет, Аркадий Иванович! Твой Антон просто превратился в огромную корову. А где твой кот? Боитесь выводить его вместе с догом?

И тут обсудили кое-что — от Бисмарка до насморка, не забыли и о сложных взаимоотношениях кошек и собак и об их соперничестве в завоевании хозяйской любви.

Черный кот между тем спесиво посматривал на Антона, распустившего язык, и всем своим видом оскорблял: хоть ты и датский дог, но шавка паскудная, моська жалкая, и, если мой Вася пожелает, он тебя вместе с твоим вонючим атташе и его котом в бараний рог свернет, разотрет и выплюнет! Датский дог всей своей черной шкурой чувствовал унижение, но сдерживался ради хозяев и даже притворился, что интересуется лукавыми птичками на кустиках.