Владимир Гриньков - Санитар

Стул почти посередине кабинета стоял. И выглядел очень одиноко. Ачоев губы поджал, сел на стул, и Виталий Викторович тут же к нему сзади приблизился неслышно.

– Я слышал, у вас были неприятности, – сказал Ачоев.

– Да, – кивнул Подбельский невозмутимо, только жилка на виске запульсировала при этом. – Но мы с проблемами своими справились.

– Надеюсь, ничего особенного?

– Абсолютно, – подтвердил Подбельский.

– Я рад, что все обошлось и вы в добром здравии находитесь.

Ачоев папочку свою на коленях распахнул – Паша при этом напрягся – и сказал деловито, давая понять, что прежде лирика была, а теперь вот они к главному переходят.

– Я в свои планы решил внести изменения кое-какие. – Подбельский голову набок склонил, обозначая любознательность. – Практика сама по себе негодная – пытаться в незнакомой местности без проводника обходиться.

Ачоев наконец нашел нужную бумагу, поднял глаза на Подбельского.

– Почему бы нам вместе не действовать?

– Не понимаю, – признался Подбельский.

– Почему бы сеть автозаправочных станций нам на паях с вами не обустраивать?

– Вы мне предлагаете в долю войти? – уточнил Подбельский и быстро на начальника охраны взглянул.

– Да.

Это было невероятно. Подбельский знал, что такого просто не может быть. И потому не верил.

– И что же вы предлагаете? – спросил, пытаясь выиграть время.

– Двадцать процентов. – Ачоев взмахнул листком бумаги, который в руках держал.

– Мне?

– Вам.

– Вы шутите, – демонстративно оскорбился Подбельский.

Он все еще не понимал ничего.

– Это хороший процент, – сказал Ачоев, глядя собеседнику в глаза.

– Это жуткий процент.

– А какой процент не жуткий?

– Двадцать.

Ачоев взглянул на Подбельского удивленно.

– Вам – двадцать, – пояснил тот.

– А вам, значит, восемьдесят?

– Совершенно верно. – Ачоев засмеялся сухо.

– Так не бывает, – сказал он.

Подбельский и сам знал, что не бывает. Но не смутился нисколько. Предложил:

– Мы вместе должны подумать.

– А я не против. Назовите нормальную цифру.

– Пятьдесят, – сказал наугад Подбельский.

– Это надо обсуждать.

– И обсуждать нечего. Пополам – отличный вариант.

– Но вы обеспечиваете строительство, – сказал Ачоев, будто отступая.

– Согласен.

– И договариваетесь с нефтеперерабатывающим заводом.

– О переработке, – уточнил Подбельский. – Но не о квотах.

– Да. Квоты на нефть я обеспечу.

Ачоев папочку прикрыл.

– И еще, – сказал он, – бумаги почему-то мои застряли.

– Какие бумаги?

– По станциям заправочным. Ускорить нельзя никак?

– Попробуем, – пообещал Подбельский.

Он уже что-то понимать начал, и сердце сжалось от недобрых предчувствий. Ему особенно неуютно было под взглядом Ачоева, тот на него смотрел очень спокойно. Слишком спокойно. Демонстративно спокойно. Холодно было под этим взглядом.

– Я рад, что мы друг друга поняли, – сказал Ачоев и поднялся.

Паша опять напрягся. Ачоев шаг вперед сделал, руку Подбельскому протягивая. И Паша тоже вперед шагнул и теперь стоял так, что Ачоева от Подбельского загораживал.

– До свидания, – сказал из-за Паши Подбельский.

Ачоев кивнул с хмурым видом, развернулся и вышел вразвалочку из кабинета.

– Он что – мир предлагал? – вырвалось у начальника охраны.

– Черта лысого! – воскликнул Подбельский возбужденно и из-за стола выскочил, зашагал по кабинету, ероша волосы на голове резкими движениями рук. – Он время выгадывает. Ты понял?

Остановился, руки в карманы брюк спрятал.

– У него не получилось ничего. Мы киллера его завалили. Все, провал. И ему теперь время нужно, чтобы все заново подготовить. Ах, хитер! Наглый, гад!

Опять голову руками обхватил.

– Меня успокоить пытается, – сказал, размышляя вслух. – Время идет – я нюх теряю. Это понятно. А он снова бьет.

Паша на Подбельского смотрел, ничего не понимая. При нем такие разговоры впервые велись.

– Мы еще обсудим это, – сказал Виталий и на Пашу глазами показал.

– Ах да! – спохватился Подбельский.

Пашу по плечу потрепал, улыбнулся, глаза серьезными оставались:

– Спасибо тебе. Молодцом держался. Теперь иди.

Выпроводил Пашу, вернулся к столу.

– Что делать с ним будем? – спросил Виталий.

Подбельский понял, что речь об Ачоеве идет.

– Я подумаю, – сказал.

Встал у окна, но так, чтобы его с улицы не было видно. Думать не о чем было. С Ачоевым кончать надо. Но так, чтобы и своей головы при этом не лишиться.