Эльмира Нетесова - Подкидыш

А уже через неделю сам Николай признал, что зря уезжал из Сероглазки. Уж лучше бы никогда не покидал ее, глядишь, не хватил бы столько горя и здоровье было бы покрепче, чем теперь.

— Знаешь, Николай, меня тоже звали отсюда. Манили учебой, должностями, квартирой с удобствами. Я бы и соблазнился. Молодой был. К тому же Нинка уехала. А ведь мы с нею дружили. Она в каждом письме меня звала. А тут мой дед подметил, что со мной творится. И взял с собой — в зимовье. Попросил помочь ему с покосом. Я и пошел. Дед всю жизнь в лесниках работал. Вот так- то целый день с пяти утра покосил с ним, потом в бане попарился, окунулся в родник, вернулся в избу к столу, а там — грибы, рыба, мед, молоко… Все от души. И целыми днями птичьи трели, песни родника, запахи цветов и трав. Покой, тишина, на душе как в раю. Жить хочется. А дед и говорит мне: «Ну как, отлегло от сердца? Вышибла с тебя дурь моя тайга? На что человеку лишняя маята? Зачем отрывать от сердца самую, что ни на есть, жизнь? Зачем уезжать от родного дома, какой в крови твоей живет? Здесь все твое! И ты тут — свой, родной и кровный! Тот не человек, кто на чужбине долю ищет. Если не смог найти ее у себя, пропащий он. В своем доме судьбу наладить сумей. А для начала разберись с душой. Хочет ли она покинуть все родное?»

— И я разобрался в себе. Оттого никуда не поехал! А и зачем? В своей избе я сам хозяин. В городе — пришлый, чужак! Что же до образованья, скажу, я и без него прожил счастливо. Отболел Нинкой. Полюбил другую. Сам знаешь, я со своей почти сорок лет… И теперь не нарадуюсь, что все вот так сложилось. Счастье — штука зыбкая. Его лишь в сильных, мозолистых руках удержать можно. Из холеных да мягких — выскользнет. Сам вспомни, сколько наших в город уехали? А счастливых нету средь них. Все время от времени приезжают. Говорят о себе. Всех помним и жалеем. А вот радоваться ни за кого не довелось. И не скажешь, что люди глупые иль ленивые! Нет! Просто не нашли себя. Оторвались от места своего, как от пуповины, и потерялись. Разумом к городу потянулись. А сердце ихнее так и осталось здесь, да и куда ему деться от своего крова и земли? Потому стараемся воротить своих обратно, — говорил Степан.

— Я уж отсюда никуда. До самого погоста! — выдохнул Николай, залюбовавшись тайгой.

— Меня, когда в армии служил, тоже уговаривали остаться на военке. Сулили заработки и квартиру, льготы всякие. А я наплевал. Зачем? Меня здесь ждали. Старики и Тамарка. Даже слушать не захотел. Едва дождался дембеля, тут же домой. И никаких чертей!

— У нас в Сероглазке все друг друга наперечет знают. За сколько лет, Бог миловал, никого отсюда в тюрьму не забрали. Наш участковый от безделья гак разжирел, что в мундир не влезает. Вся его работа — с пацанами мяч гоняет. Учит их играть в футбол летом. А зимой снова салом зарастает. Я как-то к нему зашел, а он телефонной трубкой орехи колет. Я ему и говорю: что, если тебе позвонят? Он аж смехом подавился. Сказал, что уже пять лет не слышал, как звонит телефон. Уж и отвык. Отпала нужда в участковом.

— Это верно! У нас тихо! Разве что иногда в семье поозорничают. Друг другу рожи побьют. Но и тут обходится без участкового.

— Ну, как же? Я своей Катьке вломил лет пятнадцать назад. За язык паскудный. Она развизжалась. Глядь, участковый к нам заявился. Моя сопли подобрала и на него буром: «Тебя кто сюда звал?», да так его взашей вытолкала, что он забыл с тех пор, как у нас калитка открывается.

— Дурак ты, Алеха! Сколько лет с ней прожил, а под старость разбежались! — упрекнул бригадира Тарас.

— Не твово ума дело!

— Слушай, ты чего орешь? Твоя баба ничем не испозорилась. И хозяйка, и мать. И жена путевая! Зачем тебе другие? Тебе уж не семнадцать. Внуки скоро мужиками станут. А ты никак не остепенишься!

— На муравьиную кучу его! Голой сракой! Чтоб козявки все обгрызли! — предложила повариха и добавила: — А то ишь, приполз ко мне ночью. Приставать начал, старый хрен! Я тебе зубы живо посчитаю! Давай его на кочку, мужики!

— Зачем меня? Я еще не всех баб облапал! Еще половина нецелованных и непомятых! Кто о них, кроме меня, позаботится? — упирался бригадир, отбиваясь от двух мужиков. Вырвавшись, в шалаш нырнул. Оттуда, отдышавшись, сказал: — За всю жизнь впервые отставку получил. И уж враз меня на съеденье мурашам! Вы ж со своими законными всю жизнь «на дембеле» и на кучу не садитесь. А это ваше место там!

С утра до ночи, каждый день, без выходных и праздников работала бригада.

Теперь уж не восемнадцать человек, как месяц назад. Половина мужиков уже ставили срубы. Николай лишь по рассказам знал, что два уже собраны, а еще два будут готовы через неделю.