Эльмира Нетесова - Месть фортуны. Фартовая любовь

— Чекисты навестили, — тихо заметил Лангуст и продолжил:

— Только они умеют вот так обставить! По их мнению — рассадник преступности убрали! Подрезали ворам корни! Чтоб завтра спокойно самим дышать. Заодно и в городе рабочей силы поприбавилось!

— Иди в задницу! Подрежут они мне корень! Вот им всем! — отмерил по плечо Хайло и зашелся:

— Нам, если понадобятся кенты, не в подземке возьмем! Что понту с сопливых? Я готовых надыбаю! В любом пивбаре, на барахолке, в морпорту, на пятаке, по подвалам и чердакам, от вытрезвителя уволоку. Десятка три за день насшибаю! И плевал я на пацанов!

— Но кто-то хитро нас пасет! Подсекает! Не без кентеля задумано! — согласился Шакал с Лангустом.

— А мелюзга в подземке на меня с камнями налетела! — продолжил Данила.

— За что? — глянула Капка.

— Когда я их фаловал в кенты! Они как озверели. На меня — кодлой! Вломить пришлось, по старой памяти мозги им вправил на место!

— Те фраера о нас подземку кололи? — спросил Шакал.

— Трехали, что ни слова о нас не было! Анька — плешивая, сказала, что спросили их, как еду достают. Ну, мол, мы не пальцем деланы, ответили — на помойках, на базаре выпрашиваем. Побираемся! Их хотели разом в интернат отвезти. Но они не уломались. Пообещали подходящее сыскать. Как для путевых. Индивидуально. Чтоб самостоятельно жить могли! Вчера тоже к ним возникали эти же! Двоих сблатовали. Ефимку и Витьку! Обоих обещали выучить на капитанов. Иногда, так мелюзга вякала, их навещают те, кто ушел наверх. Пожрать приносят. Барахлишко дают старое. Никто, мол, не жалеет, что с подземки смылся.

— А Тоська возникала? — перебила Данилку Задрыга.

— Она уже три раза была. Хавать приносила. О нас не спрашивала. Ничего не говорила. Только жалела всех. Сама теперь в швеях! Работает в бельевом цехе, но хочет выучиться на закройщицу бабьего платья! Тоже в вечерку пойдет. Пока выучится — совсем старухой станет.

— Она одна возникала?

— Да! Так вякали!

— Она про музейку ничего не трехала?

— Ботали, что о том трепу не было. Она ненадолго возникала.

— Чего ж к себе никого не взяла? — съязвила Капка, добавив:

— Жалеть, на словах, все фраера умеют.

— У нее бабка больная. Чахоткой! Потому не берет к себе «зелень». За плесенью уход нужен. Вот и приморилась у Тоськи — приспособилась.

— Ты что? Возникал к ней?! — изумился пахан.

— Всех навестил! Быстро? Да? На одной ходуле крутился.

— У Тоськи зачем засветился? — ахнул Лангуст.

— А что? Сам зырил, как она нынче? Вся в новом барахле. Совсем взрослая. Хоть в шмары клей! Да и то сказать, она немногим старше Задрыги. Уже паспорт — свою ксиву имеет.

— А хахалем не хвалилась?

— Сказала, что встречается с каким-то фраером. Кто он, кем пашет — не бот ала.

— Когда ты у нее был? — удивился Шакал.

— У последней. Она с выставки только вернулась. И я возник! Хвалилась, что на этой выставке полотенца были, какие она вышила на машинке. И наволочки. Ее пригласили туда. Чтоб видела реакцию посетителей на свою работу. Но ее никто не увидел. Потому что глазели на посуду, полотенца и наволочки — забыли. И Тоська плакала. Но директор музея пообещал специальную выставку постельного белья устроить, где все Тоськины тряпки будут висеть. А ей не терпится. Вот и ревела…

— А хахаля не видел?

— Не было его! Он, видно в комнату не приходит. Бабка заразная! Он и ссыт…, — взахлеб рассказывал Данила.

Фартовые переглянулись.

— Надо ее хахаля увидеть! Если тот — за жабры обоих.

— Любой мог музейку высветить, из тех, кого пригрели. Нашмонают теперь, кто ее застучал? — обронил Лангуст.

— Они видели, как мы закапывали, но не знали, что в ящиках? — вмешался Глыба.

— Много ума не надо. Чекистам важно пронюхать, кто занычил? Где? А уж догадаться — запросто можно! — сказал Лангуст тихо.

— И все же не верю, что Костя сам по себе возник! Он не один нарисовался. И не пацан мне врезал. С ним кто-то прихилял! — не согласилась Капка с Данилой.

— Мишка с ним возникал. Он стремачил. Костик вякнул. Сам сдрейфил, что ненароком замокрили. Но не булыжником. Свинчатка на клешне была.

— Какой Мишка?

— Его вся подземка психоватым звала. Он и взаправду бешеный! По себе помню. Всех я колотил за прокунды. И ничего, умнели вскоре. Когда этого гада за лопухи ловил, он аж пеной покрывался весь и кидался на меня с зубами и кулаками. Отмахивался, пока не сеял тыкву. Все портки были мокрыми, а он все равно лез. Чтоб исцарапать. Вот змей вонючий! Даже ночью ко мне прикипался. К сонному. Хотел отомстить за себя — кучка зловонная! Так вот это он за Костика вступился!