Эльмира Нетесова - Обреченные

— Одумайся, Тонька! Что лопочешь, дура?!

— А кто меня на аборты гнал?

— Мамаши постыдись!

— Это тебе стыдиться надо! Иль я брешу?

— Хватит о том! Рожай! Тебе же морока от них! — отмахнулся Тарас. И, глянув на мать, сказал тихо:

— Ты иди, маманя, мы сами сладимся.

Едва свекровь ушла, Тарас сказал жене сдержанно:

— Кончай базлать. Будет тебе все. Но не позорь меня на весь свет. Нечего из меня последнего делать. Сколько уж живем, пора бы и обвыкнуться, прилепиться друг к дружке. А на работу, коли охоту имеешь, иди. Детей и впрямь, как другие — пристроим в ясли. На мамку не надейся. Она старая. У ней без нас забот хватает…

И через неделю пошла Антонина в колхоз работать. На телятник. Детей в ясли устроила. А через несколько месяцев опять родила. Двоих дочек.

Тарас ничего не сказал жене. Теперь она сама работала. И через две недели после больницы, снова пошла на телятник.

Мужу, хотел он того иль нет, помогать пришлось. Детей из садика, из яслей забрать, печку затопить, воды, дров принести, в магазин сбегать — пока Тонька поесть готовила, да в избе прибиралась.

Был Тарас хорошим печником. Потому и зарабатывал неплохо, и угощенье имел всякий день. Но теперь от выпивок отказываться стал. Не до пьянки нынче. В доме дел невпроворот. И теперь заменили ему сивуху харчами. То сала кусок дадут, то картошки мешок — впридачу к деньгам. Иные — яиц целую сумку, солений нагрузят. Тарас ничем не пренебрегал. За все благодарил и работал с утра до вечера не разгибая спины.

Не только в своей деревне, а и во всей округе знали его как лучшего печника.

Тонька, увидев старанья мужа, потеплела к нему сердцем. Но полюбить так и не смогла. Первые обиды не стерли все последующие годы.

Едва первая двойня мальчишек научилась бегать во дворе, Тарас показал им, как подметать вокруг дома, следить за цыплятами и курами. Приучил их в доме поддерживать порядок.

Когда вторая двойня ребят встала на ноги, Тонька заговорила с Тарасом о доме. В маленькой хате тесно стало. Ребятишкам поиграть негде.

И решил Тарас начать строить свой дом. Большой, светлый, чтоб всем место было.

Колхоз дал материалы. И Тарас вместе с Тонькиной родней взялся за стройку. За год поставили его, подвели под крышу к осени. А к холодам покрыли толем, обмазали весь дом внутри и снаружи. Даже полы покрасили.

И едва навела в нем порядок Тонька — воды отошли. Родила прямо на полу — двойню девчонок.

Тарас всю ночь вздыхал горько. Не мог уснуть. Восемь детей в семье. Не успел оглянуться, самым многодетным в селе стал. Даже соседи жалели мужика. Мол, попробуй прокормить такую ораву. Одного хлеба на день не меньше мешка потребуется.

Тарас и Тонька теперь совсем измотались. Работали в четыре руки, забыв про сон и отдых. Словно другой жизни и не было для них.

Ни выходных, ни праздников не знала семья, сплошные будни я заботы.

Тонька в телятник — бегом, обратно — тоже вприскочку. Кусок хлеба — на ходу жевала. Ни до чего. Дома — дети…

Тарас теперь не лез к ней в постель. Не до утех. Уставал так, что до утра на другой бок не поворачивался. Неуспевал высыпаться. Словно в наказание за прошлую, беспечную жизнь — одолели его заботы, семья.

Тонька с ног сбивалась. Да и кто поможет. Мужик на покосе, в огороде, на работе. И дома, что успевал — делал. А дети — чем взрослее, тем больше с ними хлопот. И их никогда не убывало.

Тонька тогда истолковала по-своему перемену в муже. Вот ведь заставили дети измениться, бросил пить, бездельничать. Крутиться начал. Хозяином в доме стал. Из алкашей в. отца переделался. И друзей забросил. И в доме помогает, видно, не вовсе пропащий, думалось бабе.

Но… Все было не так.

Испугался Тарас угрозы жены пойти к властям с жалобой на него. Знал, во что это вылилось его собутыльнику — кузнецу в соседнем селе. Уж у того была жена совсем смирная. Как стельная корова в хлеву. И пил, и. бил, она молчала. Но… Перегнул, видно. Раскалил бабу добела. Вывел из себя вконец. И та, себя не помня, боясь за детей, к властям пошла. Мол, спасите наши души от убивца окаянного. И не посовестилась, заголилась и показала страшенные синяки на теле.

Кузнеца тут же с хаты выволокли и кинули в «воронок», за то, что «унижал достоинство советской женщины» и отправили в кутузку, пока не поумнеет, до полной победы мировой революции.

Тот через полгода в тюрьме от тифа умер. Жена, когда получила извещение о том, даже слезинки не выдавила. Сплюнула и сказала:

— Слава Тебе, Господи! Прибрал змея!