Андрей Добрынин - Смерть говорит по-русски (Твой личный номер)

— Здесь должен быть пост! — прошипел он.

— Наш пост, — вполголоса уточнил Корсаков. — Во всяком случае, на эту ночь. Без шума такой пост снять очень трудно, но деньги иногда лучше, чем ножи. В поселке будет труднее.

Когда машины пересекали полотно шоссе, далеко впереди сверкнула зыбкая светящаяся полоска, проложенная молодым месяцем в беспредельной черноте ночного моря. Одним концом свечение упиралось в горстку огоньков — видимо, рыбацкий поселок на берегу.

— Это Сан-Карлос, — прошептал Корсаков. — Мы должны выйти к берегу южнее, там нас встретит лодка и отвезет на корабль. В поселке полно военных, важно, чтобы они не помешали нашему судну отойти от причала.

Джипы съехали с насыпи, миновав еще одно безмолвное укрепление, и, переваливаясь с боку на бок, неторопливо поползли прямиком по полям. В здешних местах большинство культур вызревало по нескольку раз в год, и сейчас машины двигались по убранному полю. Неожиданно в отдалении темное пространство пересек бледный движущийся отсвет. Машины остановились.

— Патруль, — шепотом пояснил шофер. — Все, дальше нельзя. Дальше сплошные дороги, и по ним всю ночь разъезжают патрули.

Пассажиры, Корсаков и несколько партизан-охранников высадились из машин, которые тут же на поле развернулись.

— Ждите нас у поста по ту сторону шоссе, — приказал Корсаков. — Перед рассветом уезжайте, даже если нас не будет. С рассветом срок нашего договора с гарнизоном поста истекает, — пояснил он, обращаясь к Тавернье.

Наискосок через поле группа гуськом двинулась по направлению к морю. Глаза Тавернье привыкли к темноте, к тому же небо сплошь усеяли звезды и слабо светил молодой месяц, поэтому можно было различать дорогу и без помощи прибора ночного видения. По знаку впереди идущего группа припала к земле, а затем по новому знаку стремительно перебежала дорогу. Где-то в ночи послышался шум мотора патрульного джипа и, постепенно удаляясь, затих. Под ногами стали все чаще попадаться камни, затем отряд вступил в полосу поросших кустарником прибрежных скал. Петляя между валунами и скальными выступами, спотыкаясь о камни и корни кустов, раздирая себе кожу о колючки, Тавернье вслед за Корсаковым по еле заметной тропе поднимался все выше и выше. Наконец Корсаков вышел к невысокой каменной стене, ухватился за ее край, подтянулся и взлетел наверх. Оттуда он протянул руку Тавернье. Увлекаемый мощным рывком, француз оказался на неровной площадке, увенчивавшей мощный утес. Далеко внизу серебрилась пена волн, лениво облизывавших блестящие валуны. Волны шумели, словно совсем рядом, с глухим громыханием ворочая камни, и Тавернье на миг захотелось прилечь и забыться здесь же, у края обрыва. Легкий лязг заставил его обернуться. Корсаков вынимал из рюкзака какие-то никелированные железки, тускло поблескивавшие в лунном свете, и мотки веревок.

— Вам не приходилось заниматься альпинизмом? — с улыбкой поинтересовался он, заметив недоуменный взгляд Тавернье.

— Вы что, хотите сказать, что нам придется спус каться вниз по веревке? — с ужасом спросил Шарль. Корсаков ничего не ответил, продолжая разбирать веревки, а его солдаты деловито укрепляли в камне костыли. Через несколько минут веревки, по всей длине снабженные узлами, полетели вниз.

— Мне будет потруднее, чем вам, — сообщил Корсаков. — Я спущусь первым, посажу вас в лодку, подожду, пока ваше судно не снимется с якоря, а потом мне придется подниматься наверх по той же веревке. Все удобные подходы к морю охраняются войсками. А вы что, надеялись отчалить с курортного пляжа на прогулочном катере?

— Нет, но... — пробормотал Шарль, перекрестился и принялся попрочнее прилаживать у себя на спине чемоданчик с камерой и кассетами. Тавернье еще раз посмотрел вниз, вздохнул и произнес:

— На войне как на войне.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать, — добавил по-русски Корсаков и тут же для Тавернье перевел эту фразу на французский.

— Типичный восточный фатализм, — огрызнулся тот, и оба рассмеялись. Перед самым спуском Тавернье лихорадочно придумывал способ, позволяющий при падении с подобной кручи ограничиться минимальным числом переломов. Он решил в случае чего изо всех сил цепляться за все колючки, растущие на склоне, поскольку ободранные руки вылечить легче, чем сломанный позвоночник. В глубине души он сознавал всю глупость и беспомощность такого рецепта, но просто положиться на судьбу не желал. Однако спуск против ожиданий прошел легко: рукам в перчатках было удобно держаться за многочисленные узлы на веревке, а сама веревка держалась вверху вполне надежно. Тавернье удалось ни о чем не думать, что крайне важно в подобных ситуациях, а также не смотреть вниз. Стукаясь боками об отвесный склон, он перебирал руками узлы, пока у него не заныли мышцы. Только тогда он глянул вниз и, обнаружив, что висит в полуметре над прибрежной галькой, отпустил веревку. Камни, на которые он спрыгнул, щелкнули совсем негромко, однако Корсаков на утесе ухитрился расслышать этот слабый звук.