Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Камчатка

«Итак, свидетель начал с того, что попытался тебя, следователя, убедить в смехотворности приезда сюда. И рассуждений о личности Евдокимова… Вопросы высказал. А его вопросы похожи на те, какие мог бы задать человек, уверенный, что документов у убитого не было, что признаков насильственной смерти тоже не было… Как объяснить его внезапный переход от растерянности и боязни чего-то — к наглому тону этих вопросов, как объяснить его рассуждения о возможности естественной смерти или несчастного случая? Ведь ты, следователь, умолчал о том, что труп был найден неопознанным и без следов насилия. Ты намеренно не сказал этого Васильеву, а он рассуждал так, как будто бы знал об этих фактах. И столь скудная информация о Скальпе! Мол, больше ничего не может вспомнить… И это — любитель досье, как отозвался о нем его начальник! Стоп, следователь, не торопись. Мало информации для новых выводов. Очень мало…»

Подписав протокол, Васильев вопросительно посмотрел на Ярового.

Не торопитесь, свидетель. У меня к вам будет еще несколько вопросов.

— Слушаю, — насторожился Васильев.

— Вот вы сказали, что, мол, мог бы я не ехать сюда, а запрос прислать и вы бы ответили, так?

— Так, — кивнул утвердительно Васильев. Его зрачки опять забегали.

— А что бы вы на этот запрос ответили, если дело Евдокимова не сохранилось, и вы, как сами только что сказали, ничего из того, что меня интересует, не помните?

— Ну, Бондарев бы больше вспомнил, он его хорошо знал. Вместе бы данные подготовили.

— И это не ответ. Бондарев не опознал Евдокимова. Сказал, что не знает такого, когда я предъявил фото и описание отличительных примет.

— Не может быть, — смутился Васильев. И тут же выпалил: —Вы, товарищ следователь, так говорите, зная, что Бондарев умер и некому вам возразить! Ох, уж эти следовательские хитрости. Мы тоже такими приемчиками пользовались, знаем, как это делается,

— ухмыльнулся Васильев.

— Ошибаетесь, свидетель. Тому, что Бондарев не пожелал узнать Евдокимова, есть очевидцы, — посуровел и чуть повысил голос Яровой. — И как теперь прикажете вас понимать? Сначала налицо явная халатность, когда не было восстановлено дело Евдокимова, затем — ваша попытка уклониться от дачи показаний и ввести меня в заблуждение, когда вы, пусть задним числом, но предложили мне ограничиться запросом о Евдокимове, зная заранее, что на него нечего будет ответить. При этом ссылаетесь на Бондарева, уже зная, что он умер. Уж не попытка ли это скрыть от следствия информацию о потерпевшем Евдокимове, заметьте, о потерпевшем, а не о зэке! И если это помножить на провалы в вашей памяти, то что это может означать? — следователь понимал, что, может быть, чуть-чуть перегнул палку, как говорится. На он уже был уверен в том, что у Васильева есть, должно быть досье на столь заметную личность, как Скальп. Яровой знал, что ударил по больному месту службиста, упрекнув его в халатности и так заострив вопрос. Да еще в присутствии начальника лагеря.

— Ну что вы, товарищ следователь, — совсем растерялся опешивший Васильев. — Ну не надо же так! Я же не ребенок. Я понимаю, что так не может и не должно быть, чтобы зэк — и вдруг совсем личного дела на него не было. Есть, есть, вспомнил я, есть у меня общая тетрадочка, где и все дело его и прочее все записано. Все заверено печатью. Только…

— Что — только? — нарочито строго посмотрел на него Яровой.

— Не могу я вам эту тетрадь дать, товарищ следователь. Не имею права, — перед Яровым опять был службист, который уже пришел в себя и никак не желал расстаться со «своим» архивом. — Лучше я дополню свои показания. Можно?

— Да, свидетель, — пододвинул к себе протокол допроса Яровой и спросил: — Нарушал ли Евдокимов дисциплину в бараке?

— Никак нет! — выпалил Васильев.

— С кем был близок?

— С администрацией лагеря.

— А среди заключенных?

— Евдокимов был человек интеллигентный и с преступниками не общался.

— Как же он умудрялся выполнять ваши поручения, не общаясь с заключенными? — насторожился Яровой.

Васильев смутился:

— Он помогал нам, но не подменял нас в нашей работе.

— Это общая фраза. Вы уклоняетесь от ответа.

— Не совсем так. Но, возвращаясь к вашему вопросу, отвечу, что помогая нам, он не входил в контакты с заключенными. Пользовался тем, что видел, слышал. Но, как вы сами понимаете, большего от него и не требовалось. Лишь иногда, но и это по личной инициативе, он беседовал с заключенными, направляя их действия на правильную жизнь в лагере, объяснял необходимость трудовой деятельности и пресечения преступных увлечений, порочащих людей. Но это, я подчеркиваю, его личная инициатива. Мы не могли и не имели права требовать от него такого.