Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Сахалин

— Она с другими поселенцами знакома?

— Кто ж знает, у ней ни фотоаппарата, ни счетчика нет, — хлопнул себя Павел пониже живота.

Мужики расхохотались так, что стекла задрожали в окнах.

— У Вовки дружков здесь нет?

— Где ж им взяться? Он же один работает. Уходит рано. Приходит поздно. До кого ему? Захоти он иметь — и то не смог бы.

— Вы когда с рейда вернулись?

— С неделю назад.

— А уехали?

— Числа третьего марта.

— Володька не говорил, как он жил без вас?

— А чего говорить? й так знаем. Как и теперь.

— Перемен в нем никаких не заметили?

— Такой, как и был. С чего меняться? Хоть и больной, но мужик, — говорил Павел.

— Ему письма приходят? — спросил Яровой.

— Кому до него нужда есть?

— А о работе своей он что-либо говорит?

— Нет. Без слов видим. Заездили мужика. За двоих вкалывает. Без роздыху. И чуть что — все дрожит, как бы не ошибиться. Охмуряют его там. Так, как он работает, — давно пора на воле быть! По зачетам! А у него мастер — сволочь! Такой — только о себе думает. Все сортировщики, какие до Вовки там были, ушли. Не выдержали. Объем работ большой. Не справлялись. А Вовка терпит. Поселенец. Те— свободные были. Плюнули, да и ушли в другое место. Не весь свет в окне — этот порт. Роздыху живой душе не дают. Не иначе, как и здесь все не так просто! Верно, имеют они что-то с того, что второго человека не берут. А поселенец, он что — будет молчать. Жаловаться кому? Да и все они там заодно. Все!..

Яровой долго говорил с грузчиками. Потом, когда стало смеркаться, решил зайти в милицию. Узнать, нашел ли в картотеке заместитель начальника поселенку с кличкой Гиена.

Но… Заместитель лишь руками развел.

— Нет. Всю картотеку перевернул. И мужиков, и баб. Но Гиены нет. Шакал — есть. Белая лошадь имеется. Клопы, Клещи, Мухи, даже Таракан, Скорпион. Но это насекомые. А вам зверь нужен. Да еще такой хищный. У нас таких не водится. Ни на поселении, ни в картотеке. Ничем помочь не могу, — сокрушенно вздыхал он.

— Я слышал о женщине, с какою одно время Журавлев был близок.

— Уж не Фроська ли?

— Да! Так не ее ли эта кличка? — спросил следователь.

— Нет, она кличек не имела. В «малине» не была. А фартовых кличек не за что было дать. Фроська — обычная потаскуха. Старая баба. Такую ни в одну «малину» не возьмут. Пьет. И ни к чему, кроме разврата, не приспособлена. Страшная, как смертный грех. Ее разве на мосту оставлять, так прохожие — сами кошельки забудут, чтоб от такой подальше уйти. Нет, дорогой мой, для такой шлюхи эта кличка — слишком громкая.

Аркадий, выйдя из милиции, направился к пристани. Он собрал сведения о Журавлеве, — теперь нужно вплотную заняться Клещом.

Утром Яровой прибыл в Ныш и сразу направился к начальнику сплава.

— А что? Катеры? Хе-хе! Это ж не игрушка! Катер! Вы знаете, сколько он стоит по нынешним временам? На вес золота! Так! Да и кто особо претендует? Плотогоны? Неверно! У нас все обговорено. Взаимопонимание полное. Не то что на других участках. Мои плотогоны — наша опора! — философствовал начальник.

— А на чем оно держится, ваше взаимопонимание? — спросил следователь.

— На общих задачах.

— Каких?

— Рабочих.

— А точнее?

— Где-то они рискуют, а в чем-то и другие.

— Другим-то нечем рисковать. А плотогонам — головами, — возразил Аркадий.

— Вы не больше меня знаете. А когда плотогоны пьют — кто отвечает? Мы! То-то. С нас спрашивают.

— Так уж все и пьют? — не поверил Яровой.

— Кто не пьет — тот работает. Но зато премии получает.

— Но и вы их получаете.

— Я ж работаю! — вскипел начальник.

— А кто отрицает очевидное? — не смутился Яровой и спросил: — Как же пьющие с непьющими ладят?

— Никто не в обиде. Эти так просто не дадутся.

— Вы непосредственный начальник плотогонов?

— Я их главный руководитель. Но, кроме меня, еще промежуточные имеются. Прораб. Он там с ними воюет. Каждый день. Но этот сам хитер. Он любого заставит крутиться и работать столько, сколько нужно. Церемониться ни с кем не будет.

— Как же у него плотогоны пьют? — поинтересовался Яровой.

— Запьешь. Они ведь детей лишь ночами видят. Когда спят. С плотов почти сутками не слезают. Ну и наберется иной когда-нибудь. С усталости. Ведь люди же они! Коняга старая — и та иной раз взбрыкнет. А эти — все-таки люди. Понимаем. Журим. Ну и прощаем. Потому что заменить некем. Туго с людьми у нас. Очень

туго. Вот и обходимся теми, какие есть.

— Значит, они от вас зависимы, а вы от них? Верно я понял? — спросил Яровой.