Эльмира Нетесова - В снегах родной чужбины

Федька испугался. Прямо на него из сберкассы бежали трое милиционеров.

— Если не сгребут как вора, убьют как врага народа! Сбежавшего иль выжившего, им все равно! — рванул со страху из темноты, не видя дороги. Он услышал за спиной милицейский свисток, топот кованых сапог. А вскоре у его виска просвистела пуля.

— Стой! — услышал совсем рядом.

— Стреляй по ногам!

Федька побежал, петляя зайцем. Вот он услышал дыхание за спиной.

— Живым возьмем! — рыкнул кто-то радостно. И уже коснулся рукой локтя Федьки. А тому зримо вспомнился чекистский подвал и мордатая милицейская охрана, доставившая его туда. Мордобои и подвал всплыли так четко, что мороз по коже продрал.

«Влипать вот так еще раз? Попасть вам в лапы? Ну уж хрен!» Собрал в комок все силы. Откуда что взялось? Федька испугался повторения пережитого, рванул в темноту проулка во весь дух.

— Стой! — послышалось далеко позади, и пули засвистели где-то сбоку.

Федька перемахнул забор дома. Потом еще один, выскочил на освещенную улицу, снял «маскарад». И через час вернулся к Ульяне.

«Ушел Влас иль нет? Приметила, запомнила ль меня милиция?» — дрожал он от страха и усталости.

Спать он пошел в сарай. А днем соседка рассказала бабке Уле, что ворюги, убив инкассатора и двоих милиционеров, отняли деньги около сберкассы и убежали. Их теперь по всему городу разыскивают с собаками. А все потому, что ни одного поймать не привелось.

— Слава Богу! Хоть кому-то повезло! — выдохнула бабка.

— Да ты что, Уля? Рехнулась, что ли? Ведь ворюги и к тебе ворваться могут, — укорила соседка.

— А на что я им сдалась? Меня уж обокрали дочиста! Больше взять нечего.

— Кто ж тебя обокрал? Когда? — изумилась соседка.

— Государство проклятое! Семью мою, сыновей и мужа украло! А для чего? Чтоб их защитили от немца! Они и загородили гадов. Жизнями! А я вот помираю без них. С голоду и холоду маюсь! Скажи, нужна мне та победа? Она оказалась с двумя концами — для кого как. Власти нынче жиреют. А я — сдыхаю. За что эти змеи отняли у меня все? На что мне их победа? Так хоть кто-то нехай ее дергает. И за меня! Чтоб ей пусто было всюду! — плевалась старуха, и слепые слезы катились по щекам.

— Ты, бабка, при чужих такое не скажи. Не то горя не оберешься потом, — предупредила соседка.

— Мне уж нечего бояться. Страшней, чем пережито, не бывает. Горше моей доли нет ни у кого. Что может быть хуже? Смерть? Дай Бог скорее! Давно к своим прошусь.

— Ой, бабка! Зачем так говоришь? Услышали б твои — обиделись.

— За что?

— Выходит, зря воевали? Не то и не тех защищали?

— Конечно!

— А Россию? Разве стоило ее отдавать немцу? Твои — не власть, ее защитили..

— Ты мне прокламации не читай! — резко оборвала бабка.

Соседка вскоре ушла. А Федька лишь под вечер вернулся из сарая, забился на русскую печку. На теплую лежанку под груду старого тряпья.

Бабка Уля легла на свою кровать. И только стала дремать, услышала громкий стук в дверь. Федька насторожился, прислушался.

— Кто там? — спросила старуха надтреснутым голосом.

— Проверка! — раздалось из-за двери.

Пока бабка надела халат, нашарила засов, Федька шмыгнул в подпол, спрятался за старые бочки из-под капусты, затих, затаил дыхание, прислушался.

В домишко вошли несколько человек. По звуку понял — милиция: кованые сапоги по полу грохочут.

— Кто-нибудь с тобой живет? — прошагали шаги к печке.

— Всех война забрала. Чтоб вы, гады, жили! Одна маюсь! Бедую нынче неведомо за что!

— Никого у тебя не было?

— Нет! Кому нужна?

— А родственник куда делся? — остановились шаги над самой Федькиной головой.

— К себе вернулся. Не глянулось ему у меня. Кому надо меня кормить даром, если власти положенное не отдают? Люди и вовсе. Родня теперь нужна богатая. А у меня только горя много! Но оно никому не надо. Своего у всех хватает с избытком. В деревню подался, а может, еще куда. На заработки.

— А когда уехал?

— Да уж дня три, как простился. А вам что до него? — начинала серчать старуха.

— Где его деревня?

— В Белоруссии. Они туда после войны перебрались. Не то что вы, по хатам шляетесь! Работают до седьмого пота. И вас, кабанов, кормят!

— Ну, ты, полегше! За оскорбление власти заберем тебя, будешь знать!

— Бери! Чево пугаешь? Я сама бы пошла, если б видела! В тюрьме хоть кормят, там к койке не примерзну.

— А кто тебе печку истопил?

— Соседка. Утром приходила. Она и хлеб приносит иногда, чтоб я с голоду не сдохла! Не то что вы, власть! Будьте прокляты! Пошли отсюда! — нашарила суковатую палку, которую звала своим поводырем, и замахала ею перед непрошеными гостями.