— Выходит, мы их проглядели…
— Ой, дед, а ты уже тут, за нами пришел? А я сказку про зайцев слушал и заснул. Даже не помню, как получилось. Зато во сне всех зайцев на санках катал. А они такие смешные, даже говорить умели, — вышел на кухню Колька и, сев на колено к Петровичу, попросил:
— Ну, уговори мамку народить братика!
— Ты што, вовсе рехнулся? Не мели зряшное, глум- ной. Лучше мы тебе компьютер купим! Сговорились?
— А можно братика и компьютер?
— Хто много хочет, тот ни хрена не получит, — цыкнул Петрович на Кольку.
— Ну ладно, тогда я сам завтра свою ребенку принесу!
— Што? Где ж возьмешь? Когда успел? — заикался Петрович.
— Найду! Надоело мне одному!
— Цыть, замолкни, не неси дурное! Вырасти сперва сам. А уж потом про детву. Не повтори моей глупости. Детва должна жить в радости…
Но как бы ни старались мужики обходить в разговорах острые углы, они поневоле на них наталкивались, и тогда возникало неловкое молчанье. Не хотелось ворошить прошлое, будить больную память, но недоговоренность мешала обоим. Никто не решался нарушить первым то, о чем не хотелось вспоминать. И все же время неумолимо потребовало внести ясность во всем, расставить точки в минувшем, чтоб не спотыкаться душой на сомненьях и неизвестности, случившейся в прошлом.
Вот так и сегодня оказались они вдвоем в пустом, необжитом коттедже, холодном и мрачном, как могильник. Целую неделю работали молча, делая каждый свою работу. Лишь к полуночи валились на матрацы и, забыв обо всем на свете, будто в яму, проваливались в сон одетыми.
Но сегодня другое дело. Закончен камин в громадной столовой. Горят в нем березовые дрова, Петрович сжигает стружку, щепки, весь мусор, что собрал после себя веником. Тепло быстро пошло по комнате. Мужики сели на скамью перед камином, смотрели на веселое пламя.
— Ты все о чем-то хочешь спросить меня? — повернулся Михалыч и вприщур оглядел Петровича.
— Верно приметил, Андрюха! Так я и не допер, почему нас в Сосновке разлучили? Иль сам от меня отлепиться схотел, иль подбил кто ненароком? Пошто такое отмочил? — спросил Петрович хмуро.
— Иль ты забыл, что от нашего желания там ничего не зависело. Кто мы были? Ссыльные, потому нас ни о чем не спрашивали. Затыкали нами всякую дыру, как худую задницу. Вот так и я попал на лесосплав, как ведмедь в чужую берлогу, ни хрена не понимая. А ты знаешь, что это такое быть на лесоповале чокеровщиком, а еще плотогоном?
— Не, не слыхивал, ей Богу!
— Это все равно, что к черту в зубы попасть! Я даже не мечтал о воле. Только во снах ее видел.
— За что ж тебя туда упекли?
— Ты помнишь первого председателя сельсовета?
— То как жа, Тараска? Редкий падла и хорек, сколько нервов измотал, без счету! Все грозил сгноить в болотах. Да не успел, самого волки сожрали.
— Вот по его воле оказался в берендеях, так лесных людей называют повсюду.
— А за што?
— Помнишь его блядскую привычку сморкаться ни «в платок, как все люди, а в кулак. Потом стряхивал! с ладони, и это летело на кого Бог пошлет. Вот так то однажды на меня угодил. Ну, другие молчали, а я не смог и завелся, что называется с полуоборота. Все ему вылепил, как на душе было. Назвал по всякому. Люди смеяться стали. Он и сказал, мол, не зря твой подельщик Василий, это ты, умоляет избавить от меня, потому что я подбил Ленина изгадить, а мол, Петрович вовсе ни при чем был. Просто рядом стоял. А на суде ничего о том не сказал, думал, срок на двоих разделят, а его за групповуху умножили вдвое. Вот только моя тень тебе мешает. Все что случится в деревне, на обоих валят. Видно, пришло время уступить Петровичу и разделить вас насовсем. Ты, как я вижу, даже в ссылке ничего не понял и представителя власти оскорбляешь на работе! Неужель думаешь, что это даром тебе сойдет?
— Да сбрехал пес! Ни об чем с ним никогда не говорил и не просил! Ты ж помнишь, я с мужуками Сосновки в тайге лес валил, чтоб дома строить. Воротился с тайги, а тебя уж нет. Я к деревенским, куда Андрюха подевался? Они в ответ, мол, увезли ево, а куда, испроси председателя. Он ведает. Когда его приловил тот и брехнул, что ты на власть нес непотребное. Потому нынче наказание тебе посуровело. Не как ссыльный, а политически неблагонадежный свой срок отбывать станешь. А коли я тебя защищать стану, то и сам загремлю туда, откуда на волю только наперед ногами выносят. Короче, застращал! Но так и не брехнул, куда тебя засунули.
— Чего ж других не спрашивал про меня?
Читать дальше