— Хто ведает, может живыми не вылезем отсель, захлебнемся вместе с телками и на том свете нечего станет вспомнить, — сам уж давно свое делаю. Баба лишь поначалу брыкалася, опосля смирной стала. Потом и вовсе разошлася, всего обласкала, как родного. А к ночи вода перестала прибывать, хотя дошла пошти до чердака. Выглянул я наружу и понял, што и завтра к нам не доберутся. И всю ту ночь мы с Анькой куролесили, словно в семнадцать оба воротились. Как хорошо нам было вместе, как никогда. Уж отвели душу, что еще скажешь? Когда через два дня вода ушла, и мы вылезли с чердака, нам так не хотелось разлучаться. Мне никогда в жизни не было так здорово с женщиной, как тогда, с Анной. Много годов с той поры минуло, а я и доселе забыть не могу, — признался Петрович.
— А чего вместе не остались?
— Семья у ней имелась. Мужик и дети. Меж ими встревать не посмел.
— Всего одна баба за все годы? Скучно жил.
— Хватало их. Но эта особливо помнилась.
— Вы с нею потом озорничали?
— Не-ет, не привелось. Анка баба семейная! Зато с Веркой вовсе чудное приключилось. Под Троицу она пошла на речку белье полоскать. Полную корзину приволокла. Ну и стоит на мостках раком. Тут и меня поднесло, вздумал рыбу на уху наловить. Сижу себе на берегу, а глазами на Верку, у ней подол задрался, а там все наружи. Не ждала баба никого. Я ж тут как тут. Схватил и поволок в кусты. Верка со страху в нечистого поверила. Мне того и надо, баба не враз врубилась, когда поняла, уж поздно было. Потом на сенокосе увидал спящую под скирдой Нинку. Она спросонок не враз меня признала. Ну да малость рожу поцарапала. Мужуки долго допытывались, где кошку на лугу приловил и чья она? Но не выдал ни себя, ни бабу. К ей, одиночке, и опосля ночами иногда заходил. Ее и себя ублажал, а чуть светало, убегал задворками и огородами, чтоб никто не приметил и не злословил нас.
— А чего не женился на ней?
— На што? Бабы хороши в полюбовницах. Тогда они — цветы! Как токмо в жены пролезет, мигом крапивой становится. Живи с ней под боком весь век! На кой такая беда. У меня уж твоя бабка в примерах имелась. Заводить такую ж, нет, не хотел. Я на сибе не забиделся.
— Дедунь, а ты кого-нибудь из женщин любил?
— Само собой. Как без того?
— А она жива?
— Того не ведаю.
— Она тебя любила?
Петрович закашлялся. Ответил не сразу:
— Да хто про то доподлинно ведает? Сказывала, будто люб ей был на то времечко. Да что с ней взять? Навовсе молодая она была та Настенька. Юная и уж шибко пригожая. Робели перед ней даже самые смелые парни. Она со всех, словно небесная роза в человечьем саду жила. Ни с кем не гуляла, никого не замечала и не видела. Я робел пред ней. Ну хто пред той девкой был, поганый ссыльник. Потому молчал мой языку. Вот так и ходили все вкруг да около Насти. Я, понятное дело, ни на што не надеялся и страдал молча, в стороне. А тут Купала наступил. И собралися все деревенские на речке. Водой друг друга обливают, смывают все хвори и беды, здоровья желают, удач, счастья и достатка в домах. Все с молитвой, песнями, чинно. Конечно и молодые рядом. Одни через костры сигают парами, взявшись за руки. Бесов с себя сгоняют, всякие хвори и сглаз, привороты и неудачи в огне костров палют. Там верили, коль парень с девицей, взявшись за руки, пересигнули костер, то и в жизни все тяжкое одолеют, жить станут дружно и хорошо. Ну, а девки плели венки из цветов, кидали их в реку. Иные на те венки свечи ставили и отпускали в воду. Желанья всякие загадывали, коль поплывет венок по реке ровнехонько, жить с милым долго и светло. Но а если потонет венок, готовься к погибели. До следущей Купалы уж не дожить. Ворожили в тот день в каждом доме. Оно и понятно, люд при тяжкой жизни любит сказку, с ей беду легше пережить. Все верили, что завтра жить светлей будет. Так-то вот и я к реке пришел. Вздумал серед люду свою душу отогреть. Мине, понятное дело, враз водой облили. С макушки до пяток мокрей рыбы сделалси. Все вкруг хохочут, радуются, поют и пляшут. Я тож в стороне не остался и в общий хоровод встал. Настеньку враз узрел. Она в тот год впервой на Купалу к реке появилась. Опрежь не приходила. Я, как увидал ее, все внутри, ровно костром, опалило. Ну, до чего хороша девка, глаз не отвесть. Сущая лебедушка. Я супротив ней, как индюх щипаный, на себя аж смотреть гадко сделалось. А Настенька узрела меня, встала рядом в хороводе и взяла за руку. Я сибе не поверил, подумал, что сплю и сон вижу. А девка смеется о бок, поет, пляшет. Тут же сердце заходится. Сам в жисть не насмелился б подойти к ней. Ну, вот так-то пляшем, да вдруг парни с девками а громадный кострище запалили и давай скрозь огонь прыгать парно. Тут и до нас черед дошел. Я и затормозился. Куда с моим суконным рылом на Настю рассчитывать? А девица поворотилась ко мне, протянула руку и сказывает:
Читать дальше