Сергей Зверев - Охота на шакала

– Не тяните, Джеймс, – поморщился Уоррел, – говорите, что стряслось.

– Пираты сбежали. И еще пропал этот латыш, Липеньш, – слова, словно гвозди, вколачивались в больную голову капитана.

– Что вы такое говорите? Куда… сбежали? – недоуменно уставился на подчиненного капитан.

– Нет их. Тюремная дверь открыта и никаких следов, – тон вахтенного не оставлял никаких шансов на то, что услышанное – продолжение сна.

Окончательно опомнившись, командир эсминца клял себя и всех последними словами. Две шипящих таблетки частично утихомирили головную боль, и вскоре он, собрав всех, кто находился на яхте, устроил допрос по полной программе, слушая «показания» о том, что же в конце концов произошло. Однако ничего конкретного выяснить не удалось. По причине вчерашней пьянки все плавало, как в тумане. Каким образом пленники открыли дверь, было непонятно. Учитывая бесчувственное состояние командира, воспользоваться карточкой мог кто угодно.

– Вот твари! – бесновался Уоррел. – Кто это сделал?!

– А мне он сразу не понравился, Липеньш этот, – заявил уже успевший пропустить стаканчик Мефодий, – глаза у него бегали.

– Да при чем тут глаза! – махнул рукой капитан.

Сейчас его волновало, кто же это все устроил. Вечером все лишние были отправлены на эсминец. Он сам, Джамаль и Мефодий всю ночь провели здесь, в кают-компании. Платонов, правда, выходил, но вахтенный уверил, что только поблевать за борт. Да и вообще – Платонов здесь человек никакой стороной не причастный…

Короче говоря, короткое расследование не дало результатов. Все, что теперь оставалось – перебраться на «Кросс» и начать преследовать беглецов. На «Киренаике» оставили семь человек с эсминца, с Мефодием распрощались. Россиянин отправился покорять моря и океаны, а Уоррел – на «Кросс».

Эсминец шел вперед, разрезая волны. Находясь на капитанском мостике, командир, усиливая зрение мощной оптикой, исследовал горизонт. Рядом стоял помощник.

– Вы сообщили, сэр, о том, что случилось? – в голосе заместителя словно слышалось что-то скрытое.

Командир вполоборота взглянул на лейтенанта Доджсона. Тот невозмутимо щурился, но Уоррел прекрасно знал, что каждый его прокол идет в плюс этому самодовольному хлыщу, видевшему именно себя в роли командира корабля.

– Не сообщал, – неохотно разомкнул он губы, – посмотрим, каковы будут результаты наших поисков.

– А ведь я говорил, – продолжал изрекать помощник, – что всех подозреваемых стоит перевести к нам на судно, где проблем бы уж точно не возникло. А так я даже не представляю, где их теперь искать. Иголка в стогу сена…

«Зато ты, Ричард, представляешь отлично, как сообщить через голову командира наверх. О том, что тот, дескать, повел себя неправильно, беспечно. Пьянствовал, вместо того, чтобы…»

Да, история выходила скверная. И дело даже не в том, как на это посмотрят выше. Хуже всего, что он сам повел себя, как полный идиот…

Поиски все же увенчались успехом, пускай и относительным. Спустя пару часов, схватившись руками за фальшборт, Уоррел всматривался в болтавшийся на волнах брошенный спасательный плотик. Доставленный на эсминец плотик окончательно подтвердил свое происхождение – на одной из оранжевых поверхностей стоял четкий штемпель: «Киренаика».

Пробуждение Пятакова было поистине ужасным – куда хуже, нежели Уоррела на борту «Киренаики». Александр Павлович заворочался, застонал и закашлялся. Не без усилий разлепив глаза, он обнаружил, что пребывает в какой-то незнакомой комнате, лежа на широкой кровати. Еще ничего не соображая, чиновник хотел было провести ладонью по лицу, но с изумлением понял, что сделать этого никак не сможет. Причина оказалась до крайности простой – Александр Павлович был крепко связан по рукам и ногам. Тот, кто проделывал эту операцию, позаботился о том, чтобы бесчувственное на тот момент тело было не просто связано – спеленуто самым надежным образом. Пятаков попытался было дернуться, да где там! Сумев повращать головой, пленник увидел, что одна из его ног еще и прикована для пущей надежности наручником к спинке кровати. А кровать была знатная, мощной конструкции. Таких уж сейчас не делают…

Чтобы пленник не надрывался, пробуя возможности голосовых связок, доброжелатели ко всему прочему еще заткнули ему рот тряпкой не первой свежести, а сверху прошлись несколькими слоями скотча. Потрепетав немного времени, Пятаков, осознав полное свое бессилие, завыл. Делать это он мог только приглушенно, поэтому звуки получались совсем уж тихими и глухими.