Петр Катериничев - Охота на медведя

Все встречи были организованы Никитой Николаевичем Борзовым, и организованы «в уровень»: Гринева принимали лица пусть не первые, но значимые.

А вот предмет встреч можно было охарактеризовать просто: «болтовня». Гринев как бы зондировал от имени холдинга Борзова возможность неких сделок, в которых он принимал участие как владелец (и это была чистая правда) некоей финансовой и трастовой компании, осуществляющей поиск инвесторов, проектное финансирование, реструктуризацию, оптимизацию, управленческий учет и прочее, прочее, прочее...

Компания была давней схемной выдумкой, фикцией, миражом, и все переговоры проводились в манере «визита вежливости»: Никита Николаевич был весьма солидным и обстоятельным клиентом и притом имел самые разнообразные интересы, а потому отказать во встрече с его представителем, который, похоже, был просто «продавец воздуха», было тем не менее сочтено во всех трех солидных организациях нетактичным.

«Подвиги» трейдерской фирмы «Икар консалтинг», какую в настоящее время действительно возглавлял Гринев, как и сведения о его безрассудной биржевой игре, в нынешний понедельник на высокие этажи упомянутых банков и компании еще не дошли: здесь не интересовались миллионами, здесь счет начинался с десятков и сотен миллионов условных единиц, будь то доллары или евро.

На этом и строился расчет Гринева. Среди журналистов, скучающих в предосеннее межсезонье от недостатка информации, способной качественно заполнить эфир, были люди ушлые и талантливые. Ажиотаж сродни легкому шоку в их среде Олег вызвать сумел. Теперь оставалось заполнить сцену действием. И пусть действие это происходило пока более в воображении пишущей братии... Слово материально, а слово mass-media пусть уже и не «овладевало массами», как во времена Владимира Ильича, но готовило почву... Не лишено было приятности для Гринева и то, что вся «артподготовка» не будет стоить ему ни копейки: падение российского фондового рынка и связанные с этим возможные социальные потрясения в «выборный» год было само по себе явлением чрезмерным, рождало массу слухов и домыслов и для любого журналиста — будь то политический аналитик, экономический обозреватель или просто словоблуд-махинатор, — становилось источником своеобразного вдохновения: можно было вволю поупражняться в избранном жанре словесного эквилибра и проявить при этом все злоречие, все обаяние, весь блеск, что присущи лучшим представителям второй древнейшей профессии.

Конечно, самые пробивные из них узнают, на какие этажи поднимался Гринев, остальное дорисует их воображение. Другим останется довольствоваться только последним: ну что ж, и оба здания банков, и особенно компании — эдакий замок из тонированного стекла, — способны подвигнуть даже суетных людей на вдохновенные строки в прессе и незаурядные репортажи на ТВ. Бог им в помощь.

Вышколенная Борзовым охрана образовывала живой коридор, когда Олег шествовал через все прибывающую толпу журналистов. Иногда он останавливался и на какой-нибудь абсолютно беззубый вопрос отвечал, растянув губы в европейской улыбке «cheese», какой-нибудь скучноватой банальностью: о стратегии рынка, о выравнивании финансовых потоков... После выхода из здания компании его осветили уже несколько видеокамер.

Олег шел легко, пружинисто, целеустремленно. Хорошенькая журналистка сумела «прорвать» редкую цепочку охраны:

— Светлана Заметельная, Седьмой канал. Ваши комментарии происходящего похожи на детский лепет. А речь идет не о памперсах — о десятках российских предприятий, о сотнях тысяч людей, их благосостоянии! Вы когда-нибудь скажете нам правду, господин Гринев?

Олег остановился, внимательно, пристально посмотрел девушке в глаза, слыша, как работают на запись многочисленные камеры.

— Как заметил некогда один блестящий политик, говорить правду мы обязаны только тем, кто имеет право требовать этого от нас.

Странно — но журналистка смутилась. Или — ее смутили вовсе не слова, а взгляд Гринева — взгляд усталый, внимательный, очень-очень грустный. А Олег...

Он — вдруг улыбнулся искренней, обаятельной улыбкой; так он улыбался только самым хорошеньким девушкам, каким желал понравиться. Ослепительно вспыхнули блицы многочисленных камер, и — сразу будто настала ночь. Непроглядная ночь.

Ночью все кошки серы. И все помыслы черны. Но не у всех. Люди, надевающие смокинги за десять тысяч долларов в самом начале ночи, после двух-трех порций виски, рюмок водки, бокалов мартини — это уж что кому по душе и по сердцу, — чувствуют нередко полное благодушие и любовь ко всему миру — ближнему, дальнему и звездному. Есть с чего.