Петр Катериничев - Редкая птица

Мужчина молчит. Он ждет. Когда я начну задавать вопросы. Вот уж нет. Я — боец контратак. Да и воспитание брежневских времен: мы первыми не нападаем.

Только даем отпор агрессору. Со всей суровостью. «Мы мирные люди, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!»

«Мы рождены, чтобы сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор…» Изумрудный город… Волшебная страна… Гудвин, Великий и Ужасный…

Всем сестрам по серьгам: Страшиле — мозги, Льву — храбрость. Железному Дровосеку — сердце…

«А вместо сердца — пламенный мотор…»

Пламенный… Пламя… Горящие машины спецназа на пляже… Урфин Джюс и его деревянные солдаты… Горят, но боли не чувствуют…

Отличное винцо. Нальем третью. Вот так, молча, без тостов. Будем считать, что мы на Севере. Там так принято.

Смирнов-Иванов тоже наливает. Молча. А что еще ему остается? Клиент-то наклюкивается прямо на глазах…

Нальем четвертую… Во студенчестве меня всегда назначали виночерпием.

Друзьям наливал, себя не обижал… Не в том суть… При хорошем настрое можно выпить до полуведра, особливо в культурном обществе…

Еще по одной? Чудненько… «А ты сачкуешь, мил человек», — сказал бы дедок-одуванчик. Только от пули, как от судьбы…

Как там у классика из туманного Альбиона? «Весь мир театр, и люди в нем актеры». Его земляк Моэм добавил в «Театре»: «Взял паузу — держи. Чего бы это ни стоило». Писателем Моэм стал по совместительству. Так сказать, вечерами. Основной профессией была разведка.

Старик знал толк в паузах. По пятой.

— Может быть, еще кофе? Галантный хозяин.

— Благодарю. Портвешек — чудо. Ножная работа.

— Что?

— Бывают, знаете ли, часы. Ручная сборка. Оч-ч-чень ценятся. А португальцы виноград для «порто» мнут ногами. Исключительно девичьими. Ноги длинные, стройные, с изящными щиколотками. Потому не напиток — бальзам. На сердечные раны. Наливаю еще порцию.

Пью.

— Дрон, прекратите. Для умного человека достаточно сложно притворяться глупее, чем он есть.

— Вы полагаете? «Дураком быть выгодно, да очень не хочется, умным очень хочется, да кончится битьем…» — пропел я с чувством. — Вы любите Окуджаву?

Судя по возрасту, должны бы… Споем. В этой избушке найдется гитара? Раз уж пошла такая пьянка!.. «И я за жизнь его не дам тогда и самой ломаной гитары…»

Гитары ломать грех. Они похожи на девушек. У них душа живая…

Наливаю. Честно «леплю горбатого». Таким мензурками портвейн можно лакать сутки! «Но разбойники-то этого не знали и слегка задрожали от страха…»

Последнюю, тьфу, крайнюю фразу я произношу вслух. Не то чтобы намеренно, но и не случайно… Надо же завести этого Железного Феликса.

— Разбойники?

— Ну да. Любимая сказка — «Бременские музыканты».

Скворцов-Степанов поморщился.

— Нам нужно поговорить.

Наливаю:

— За дона Педро!

Ну, милый, начинай! Что тебе нужно-то? Сломать? Уболтать? Разъяснить?

— Вы понимаете, Дром, что оказались здесь не случайно?

Что-то уж больно любительское начало. Е-2 — е-4. А этот Кузнецов-Смит на любителя похож, как бенгальский тигр на дохлую кошку.

— Я понимаю, что оказался здесь не случайно. Но и не намеренно. Уж поверьте на слово.

— Ваше положение…

— В положении остаются неопытные институтки. А у нас — ситуация.

Немного агрессии и хамства после семи-восьми бокалов — вполне естественно… А ты, дружок, не привык, чтобы тебе хамили. Итак?

Мужчина бледнеет едва заметно. Зажимает тонкими губами сигарету.

Прикуривает. Мне не предлагает. Уже хорошо.

— Ты вряд ли отдаешь себе отчет…

— Успокойся. Отдаю.

Ну вот и на «ты» перешли, легко и без лишних формальностей типа брудершафта, братаний и заверений в личной преданности.

— Да?

— Ага.

Наливаю. Отхлебываю.

— Я вам нужен. Не знаю, зачем, но нужен. И пока эта необходимость в моей персоне не отпадет, останусь жив.

— Ну что ж… Добавлю только, что у вас лишь один путь — к сотрудничеству с нами. Только в этом случае вас не устранят.

Судя по всему, у Смирнова-Лебедева воспитание победило. Вернулся к «вы».

Вежливость — главное оружие вора, говаривал Доцент Леонов. Располагает.

Сам-то я думаю, меня устранят в любом случае. В смысле — собираются. Тут наши дорожки расходятся, а цели — противоположны. И существуем мы, по Гегелю, в борьбе и единстве. По Ульянову — «возможны компгомиссы». По Пушкину — береги честь смолоду. А я и не стар.

Что ж, будем торговаться.

— Я попросил Марину сервировать стол, чтобы сомнений у вас не осталось: ситуацию мы контролируем с самого начала. И намерены контролировать впредь.