Петр Катериничев - Беглый огонь

Остальное было несущественно. Глаза его прояснились совершенно, Иван глянул на меня лукаво, изрек:

— А ты не шофер.

— Ну? Сам догадался?

— За что этих-то застрелил?

— Было бы за что, головы бы поотрывал! Держи. — Я протянул ему пакет со второй бутылкой и нехитрой снедью. — Чувствую, мне сегодня не до выпивки будет.

— Ну, тогда я пошел?

— Валяй. А ты не из пугливых, а, Иван?

— А чего в этой жизни бояться, окромя «белочки»? А от нее я сегодня точно утек. Но и спросить дозволь…

— Ну?

— За кого воюешь-то?

— За тебя. — Как это?

— Пока ты водочку пьешь, воевать кто-то должен?

— Попрекаешь?

— Не-а. Каждому свое. Топи, а то начальство вымерзнет.

— Я не начальство топлю. Пять домов заводских.

— Тогда тем более.

— А ты это… Ты мне маслину в затылок не наладишь? Как тому?

— Была бы охота, я б тебя прямо в машине расписал.

— И то верно. Вот ведь, цветочки-лютики. — Иван разразился длинной и витиеватой матерной тирадой, приободряя себя, соскочил с подножки, ступил с дороги в снег и через мгновение исчез во тьме. Как растворился.

Рация, тихо лежащая рядом с убитым на дороге, запиликала едва слышным зуммером вызова. Я поднял прибор. Попроще, чем «Эхо», но тоже ничего. Почему парень дернулся за стволом, если до этого базарил вполне по-свойски, как бригадир с мужиком? Видно, нашли повязанного водилу «зилка». Жаль, отогнать «жигуленок» подальше терпения не хватило. Что теперь?

Я щелкнул тумблером, услышал:

— Я — Кадет. Бутик, что там у вас?

— «Анри», — назвал я ключевое слово, услышанное от пленного. — Я — Голик.

Доложи Первому, что Козырь жив.

— Что?

— Что слышал! Подтверждение его смерти было?

— Да я…

— Головка от ружья! Слушай, Кадет, ты бы не умничал и передал Ильичу, что просят, а? У меня рация полетела, а то я бы сам доложился…

— Ты кто вообще такой. Голик?

— Из приезжей Команды.

— А как ты оказался…

— Не твое дело.

— Где Бутик?

— На том свете. Вместе с напарником.

— А в грузовичке?

— Шпана. Но ловкий — стрелял быстро. Из Козыревых парней. Я его завалил.

— А ты каким боком во все это?..

— Правым! Короче: доложи Ильичу, тьфу, Первому, что Козырь жив, акция провалилась, завод обставлен братвой. Работаю запасной вариант.

— Что?

— Запасной вариант. Так Первому и передай. Дословно. Он поймет. Конец связи.

Уф! Если бы я сам мог понять, что намутил! Видно, такая уж доля у проводника Сусанина: чем дальше в лес, тем гуще елки, чем больше дров, тем злее волки! Операцией руководят люди умные, пусть они ребусы и гадают! И главный ребус для них в том, чтобы и акт провести, и девственность сохранить! Шуметь им нельзя, а мне — обязательно. Естественно, расшифровать мою «дурочку» легче легкого, но на все нужно время. Для них время — золото, для меня — жизнь.

Филин сидел за столом, щуря красные от недосыпа и табачного дыма глаза.

Перед ним стоял включенный компьютер и аппарат спецсвязи. Чуть в стороне — импортная кофеварка. В воздухе плавали клубы табачного дыма и аромат кофе.

Степан Ильич Панкратов расположился напротив. На голове надеты наушники с микрофоном.

Филин встал, подошел к окну, приоткрыл жалюзи. Территория завода тонула во тьме; только в километре от административного корпуса стояли за отдельным высоким бетонным забором корпуса «Цеха-К». Та территория была залита светом. Но свет был белый, мертвенный, неживой.

— Ильич, а ты не задумывался, почему священники и убийцы всегда одеты в черное?

— Что? — поднял голову Панкратов.

— «Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек… За мною всюду как тень он гонится», — тихо прошептал Филин.

Неслышно подошел к столу, опустился в кресло, вставил в рот-щель очередную сигарету, щелкнул зажигалкой. Кофеварка пропищала и нацедила в подставленную чашку крепчайшего кофе. Геннадий Валентинович взял с приставного столика бутылку коньяку, плеснул в стакан, на донышко, выпил, поморщившись, как лекарство, запил горьким кофе. Посмотрел на экран компьютера.

— Наши друзья в полете уже двенадцать минут. Панкратов только пожал плечами:

— Пока все штатно.

— Кроме того, что мы сильно припозднились. Панкратов промолчал. Любые разговоры его тяготили. Филин просто дошел до той крайней степени нервного напряжения, когда хочется говорить любые пустопорожние фразы, задирать окружающих, в данном случае его, Панкратова, но не молчать.

— По-моему, все складывается нормально.