Петр Катериничев - Беглый огонь

Впрочем, и недооценивать их не следует: чтобы превратить человека в кусок неодушевленной материи, достаточно маленькой пули, и совсем не важно, из какого оружия и чьей рукой послана эта пуля: зверем-волкодавом или истеричным наркошей.

Ну а для моих игр сразу два минуса: число противников увеличилось и я не смогу воспользоваться ни переговорным устройством «Эхо», ни мобильником: командарм группы, если не дурак, а в глупости его заподозрить сложно, поменял и волну, и позывные. К тому же у них рефрижератор аппаратуры: стоит мне только включить любой из умных приборов, созданных для делового общения и боевого взаимодействия (что в нашей шебутной жизни стало почти одним и тем же), как меня запеленгуют и псы цепные бросятся гасить источник активности. Меня, значит. Так что хитрые игрушки придется сбросить: хотя и вреда покамест от них никакого, но и пользы нету.

Из потемок в неровном свете фар выскользнула тень, уверенно и спокойно застыла на обочине. Ватник, валенки с калошами, лицо выпивохи-доходяги. Я притормозил:

— Здорово. Слушай, я сегодня за напарника, заболел он, пришлось как дураку уже после смены вот пилить… — начал я наворачивать слова, внимательно рассматривая мужичка. Глаза слезятся, в углу рта — окурок «Беломора»… Все это может быть и гениальной маскировкой, вот только не лицо и не руки: чтобы в них так въелась угольная пыль, нужно провести в котельной не один год. Потому я закончил уже вполне уверенно:

— Где седьмой цех, не подскажешь? А то блужу по территории, как макака по тундре!

— Да заедешь за кислородно-конверторный, линию переедешь и — сразу за ним.

— Вон по той дороге?

— Не, по той не проедешь, свалка там. Прямо поезжай, а заворачивай метров через сто. Там съезд будет.

Я собрал лоб морщинками:

— Тебя зовут-то как?

— Иваном.

— Меня — Олег. Слушай, Вань, что-то мозги не работают совсем, я же сегодня весь день на трассе отпахал, да со вчерашней похмелюги. Может, подсядешь ко мне, проводишь, а?

— Не, не могу. И не проси.

— Чего?

— Да… — Иван помялся. — Я ж не один в котельной, с напарниками. Вот и сообразили на троих, ночь перекоротать. Меня послали за таракановкой в ларек смотаться, я на ногу скорый, а люди ждут. Пока я с тобой кататься буду…

Я снова поиграл морщинами лба, изображая внутреннюю борьбу, решился:

— А, садись! А то мне до утра тут ездить. Водки выпьешь?

— Водки?

— Ну.

— Прямо щас?

— А когда? Я две бутылки затарил, как смену закончил, а начальник, сука, меня вместо Сереги сюда отправил. Серега, вишь ли, заболел, а я чего, здоровый?

А ехать пришлось: с начальством поспорь, выгонят к едрене маме, шоферов щас безработных как грязи, вот и пришлось. Залезай.

. Одним движением я задвинул сумку с амуницией под сиденье, выудив оттуда купленный в ларьке пакет со снедью.

— Ну, раз помочь… — Иван забрался в кабину, хлопнул дверцей. — Начальники, они, известное дело, пануют как хочут. А работяга — торчи плесенью и возникать не моги, не старое время. — Сглотнул, дернув кадыком:

— Командир, а может, сто грамм прямо щас нальешь, а то — тока проспался я, колотит всего.

— Да с нашим удовольствием!

Я вытащил бутылку, свинтил пробку.

— Аршин есть? — разом севшим голосом проговорил Иван.

— Пошарь в бардачке — должен быть.

Иван выудил заляпанный хрущевский, зажал в руке. Рука дрожала часто-часто.

— А ты, брат, точно с горчилова! — констатировал я. Забрал стакан:

— Дай-ка отмерю.

Щедрой рукой наплескал ему сто пятьдесят. Иван принял стакан двумя руками, под донышко, решился, поднес ко рту и — махнул четырьмя глотками. Выудил откуда-то из кармана рыбий хвост, долго и вдумчиво нюхал, чуть-чуть ободрал чешуйки, отщипнул, заел перышком, перевел дух:

— Прижился. Славная водчонка, не палево. — Передохнул:

— Мокрый весь стал, как мышь. Достало. Может, и сигареткой угостишь?

Я протянул ему пачку.

— Хороший ты человек. А дорогие куришь.

— Других в ларьке не было.

— По ночам так, лишь бы содрать. Ну чего, трогай.

— Налево?

— Да не, говорю же тебе, налево ходу нет. Там «Кашка».

— Чего?

— Ну «Цех-К». Там не проехать: особый режим. Охраннички. Там оно и всегда было наворочено — не подступись, а со вчера — особливо. Видать, марафет наводют: завтра какие-то то ли немцы, то ли французы прилетают договорешник подмахивать.

Вот начальство и старается щеки раздувать: прожектора, то, се, дескать, порядок у нас и полная эта… гармония. Чтобы, значит, долларов тех отвалили поболее…