Андрей Молчанов - Главное управление

Да как? Все у нас покупается и продается, вот как.

Домой я вернулся в настроении мрачном и угнетенном, с единственной мыслью, настырно бившейся в сознании:

«И почему Бог определил мне участь жить именно в этой расхристанной стране?»

За ужином Ольга, усевшись напротив и лукаво щуря свои прекрасные, чистые, как вода колодезная, глаза, вдруг сказала:

– Час сегодня говорила с твоей мамой, она звонила…

– И чего? – насторожился я.

– Мы решили, что я должна ехать рожать в Америку, – прозвучал ответ.

Я поперхнулся куском антрекота.

– И… какие соображения подвигли? – молвил угрюмо. – Ты же так любишь Россию… Ее леса, поля, фольклор, культурное наследие предков… А?

– Я хотела бы свободы и безопасности для своего ребенка, – ответила она будничным тоном. – Ему не нужны будут визы для поездок в приличные страны, он будет обеспечен социальной защитой как гражданин самого мощного в мире государства, он, наконец, не пойдет в нашу армию, похожую на концлагерь… Это – если будет мальчик. А если это будет девочка, ей, ко всему прочему, не придется торговать собой во имя перспективной должности или же целиком зависеть от милостей мужа… Здесь восточная страна, ты проникнись, отвлекись от своего бытия. Наша семья – вне правил, она исключение, а ориентироваться надо на расхожие стереотипы, они определяют реальность.

Голос ее звучал искренне, горячо, даже с надрывом.

– Ты не веришь в Россию? – утвердительно вопросил я.

– Мне хотелось бы верить, – сказала она. – Но всегда получалось так, что и мы, и наши родители, и деды, да и прадеды извечно жили в зоне бесправия и нищеты, где правители относились к ним, как африканские царьки к своим племенам, где разницы между животным и человеком отсутствовала и где всех постоянно водили за нос. А отводивши, даже не извинялись.

– Мне нечего возразить, – сказал я. – Но я чувствую себя предателем. Хотя предательство иногда означает предчувствие…

– А мы никого не предаем, – сказала она. – Мы с тобой как работали во имя страны, так и продолжим это занятие, нам и деваться, собственно, некуда. Речь не о нас. Речь о вере в страну. А ее определяют правители, их философия, их идеи. Ты способен уверовать в эти ничтожества? Они лишь приспосабливаются к обстоятельствам, нивелируя возникающие несоответствия во имя сохранения кресел, они – не капитаны дальнего плавания, а потерпевшие кораблекрушение.

– А в Америке, значит, несокрушимые капитаны…

– Я сужу по результатам. Ты сравни полицию в Штатах и нашу, насквозь продажную, где каждый неуверен в завтрашнем дне и ходит на службу за копейки, дабы стричь купюры с тех, кто под руку подвернется. Ты посмотри, как кончают здесь свою жизнь многие артисты, которых обожала вся страна! В нищете и убожестве. Да только ли артисты?! Милиционеры тоже не исключение.

– Так или иначе, – с напором произнес я, – но мне не хотелось бы видеть своего ребенка гражданином антихристианской страны.

– Почему – антихристианской?

– Потому что все якобы христианское, оставшееся в ней, это сектантство или коммерция.

– По-моему, ты задираешь планку.

– А по-моему, и это я говорю серьезно, в России, как нигде, человек способен сохранить и закалить душу. Для целей гораздо более важных, нежели гарантированные социальные защиты и безвизовое передвижение.

Она медленно и удивленно качнула головой.

– Никогда не подозревала в тебе столь отъявленного патриота. Да еще с религиозным сознанием… Любопытно. Тем более не помню факта посещения тобою церкви. Это я туда хожу, кстати. Ты и в самом деле всерьез?

– Я всерьез пытаюсь сформулировать свое мировоззренческое отношение к твоему предложению, – ответил я. – На уровне инстинктивного противления. Основанного, думаю, на генетической памяти предков. Не стремившихся ни в какие дали перед лицом самых жутких испытаний. Таких, какие нам и в кошмарном сне не приснятся. Предвижу ухмылки, но мы же – перед ними, предками, в долгу неоплатном. Они, зачиная детей, и праправнуков на этой земле хотели, а не на другой.

– Значит, все эмигранты – предатели, и всем им гореть в аду, – кивнула она насмешливо. – Даже тем, кто бежал от Гитлера или от Сталина. У меня, дорогой, иная концепция. Земля одна, и человек может выбрать на ней то место проживания, что отвечает его жизненным интересам. А национальная замкнутость и раздробленность – причина отчуждения и войн.

– Так ты за мировое правительство и общий миропорядок?