Эльмира Нетесова - Женская месть

— Следователь стал про самогон расспрашивать. К тому времени в доме нашли оперативники двадцатилитровую бутыль. И задержали троих покупателей. За время обыска возникли. А тут и внук появился. С работы пришел. Всю эту теплую компанию доставили оперативники в милицию.

— Теперь они уже не скоро к Ивановне появятся, — улыбался Захарий.

— Там, если по совокупности, на приличный срок тянет. Условным не отделаются это точно. Издевательства над бабкой, содержание ее в условиях опасных для здоровья и жизни, принудительное изъятие пенсии, изготовление и сбыт самогона, оскорбления работников милиции, угрозы поджогом и расправой, думаю, не меньше чем по пятаку получат. Короче, если не поумнеют, то остыть успеют, — усмехался участковый.

— А как теперь Ивановна?

— Ой, Захарий! Спроси о чем-нибудь полегче. Эта бабка слезами заливается.

— С чего бы?

— Ей внука жаль! Хочет пойти к начальнику просить его отпустить ее мальца. Мол, он самый хороший, лучше его в свете нет. А то, как жила в сарае по его милости, уже забыла.

— Неужели его отпустят?

— Он единственный кормилец у нее! Хотя сам на бабкиной шее живет. Но могут в милиции сжалиться. Все ж внук, единственный и последний родной человек. А Ивановне на восьмой десяток пошло. Кто ее досмотрит, кто поможет ей? Конечно, ни мне решать, есть начальство, у них головы умнее. Но лично я, гнал бы из дома того внука и кулаками, и пинками. Лучше чужого человека на квартиру взять, чем пустить в дом такую родню! Оно себе спокойнее! — простился участковый.

Захарий уже и забыл об Ивановне. А эта через месяц сама объявилась. Вошла улыбающаяся и довольная, она даже помолодела и выпрямилась:

— Благодарствую тебя, мил человек! Избавил от супостатов и нахлебников. Нынче в спокое живу, без заморочек, сама себе хозяйка и все у меня ладится, клеится. Соседи подмогают где самой тяжко справиться. И всего хватает. Не голодую, одежа и обувка имеются. А все ты позаботился.

— Где внук нынче?

— Его судили. Но дали условно. За меня на суде его срамили и не велели боле ко мне появляться. Велели определиться самому. А Тоньку на три года в тюрьму увезли. У ней грехов нашли кучу. Внук ей на суде просказал враз, что ждать ее не станет.

— И правильно! — поддержал Захар.

— Она козлом назвала и плюнула в его сторону. Мне смерти пожелала. Это за все мое доброе. Я внуку тож просказала, чтоб боле ко мне не приходил никогда. И даже у моей могилы чтоб не появлялся. Не хочу дурака видеть. Ведь вот меня, родную бабку, на суку променял! Так все говорили в суде, — хвалилась Ивановна.

— Я теперь в своем дому порядок навела. Все почистила, помыла, к Пасхе готовлюсь. Мне советуют соседи в квартирантки девку взять, чтоб в дому помогала прибрать. Но я не хочу. Чужие, завсегда помеха на глазах. Сама справлюсь в избе. Не желаю помощи. Нахлебалась досыта от своих. Кому нынче поверю! Сама себе завсегда угожу, — улыбалась бабка. И, достав из сумки старые фетровые бурки, попросила смущенно:

— С ими можно чего-то сделать?

— От чего же? Конечно, отремонтирую, — согласился Захар и предложил:

— Не раньше чем через пару дней заберешь. Здесь делов много.

— А и не беда. Лишь бы к Пасхе сделал. Я в их на службу пойду в церковь. Неловко в валенках по весне ходить. Так ты уважь, выручи еще разок. Я в долгу не останусь.

Захар отремонтировал бурки Ивановны, ждал, когда бабка придет за ними, но она не появлялась. Вот и Пасха прошла, а Ивановны все не было. Лишь летом услышал, что не стало бабки. Умерла она в своем доме. Сердце подвело. Споткнулась на пороге как на корявую свою судьбу, да так и не встала больше никогда. Будь рядом добрый человек, подай вовремя стакан воды, все бы обошлось и жила бы Ивановна. Но, что делать, если не хватило на ее долю доброго человека. Вот так и легла на пороге, раскинувшись крестом, лицом кверху. И только в остекленевших глазах стыли слезы. По ком плакала старая, кого пожалела, у кого не успела попросить прощенья…

Захарий иногда вспоминал эту женщину. В ее доме поселились чужие люди. Они часто приходили на могилу Ивановны, ухаживали за ней. Но никто не знал, были ль они знакомы с бабкой.

Захар в эту весну занялся мастерской. Белил потолки, красил окна и двери. Вместе с Анкой наклеил на стены обои, а потом даже полы покрасил. Куда время девать, если клиентов не стало. Даже старики проходили мимо, не оглядываясь.

Захарий видел, трудно людям. Лица мрачные, улыбаться разучились. В глазах неуверенность и страх. Даже дети не гоняют мячи во дворах, не носятся по улицам стайками, не кричат и не смеются. Старухи не вылезают на скамейки погреться на солнышке. Из домов не доносится запах пирогов, жареного мяса. Жизнь притаилась. Во дворах тишина, ни смеха, ни песен, ни звонких голосов. Кажется, люди боялись громко дышать и попрятались по углам в своих домах. Даже у Толика появилось свободное время. К нему во двор уже не сворачивали каждый день машины. И слесарь сам выходил за калитку глянуть, не появится ли на дороге новый клиент. В ожидании заказчика он подсаживался на скамейку к Захарию: