Эльмира Нетесова - Женская месть

— Круто обошелся! Как они тебя в куски не разнесли! — смеялся сапожник.

— Они враз присмирели. Такими тихими стали, я им все сказал тогда. И прежде всего на Наташку указал, что шлюхой вырастили, бесстыжей сучонкой. А значит, было ей с кого пример взять в своей семье. О! Как загалдели! Зато теперь сидят, поджав хвосты. И не рыпаются, ни одна! Хватит с них пылинки сдувать!

— Выходит, обломал негодяек? — все еще не верилось старику.

— Понятное дело! Всего чудней было, когда Леня Чижов возник. Он думал, что мы у его ног стелиться станем, уговаривать начнем, чтоб женился на нашей дуре. Ведь беременная, кому нужна? А он себя благодетелем посчитал. Пришел с наглой харей, сел в кресло, ждет, когда мы перед ним бисер начнем сыпать. Ну, я баб из зала прогнал, чтоб не слышали мужских слов слишком много, все ему высказал, вырвал из кресла и вломил от души козлу. Уж таких пиздюлей навешал, что он на карачках от нас выполз. Ну и вслед ему пообещал «чугунок» с плеч скрутить, если поблизости возникнет. Этот подонок заявил, что ему отец велел вернуть Наташку. Дескать, сам и не подумал бы! Вот такое как передышать? — возмущался Женька.

— То не только он, а и она дурковатая! Ее вина поболе! На што к нему поперлась? Ни его, а Наташку выпороть стоило! — злился Захар.

— Ей вломил так, что мало не показалось, — смеялся Женька. И добавил:

— Ни сидеть, ни лежать не могла, а и во двор с такой рожей не выйти. Бабки во дворе ее пугались, крестились вслед со страху и говорили:

— Какой бедовый мужик ей попался. Всю как есть измесил. Нешто вступиться за нее стало некому? — хихикал Женька ехидно.

Он рассказал старику, что теперь сам держит под контролем каждую семейную копейку, не позволяет самим бабам вольно, как раньше распоряжаться деньгами.

— Смотри, не перегни! Помни, бабы злопамятные и мстительные. Они свою заначку все равно заимеют. Не думай, что уваженье к себе из них кулаком возьмешь, — предупреждал сапожник.

— Другого выхода нет, Захарий! — жаловался зять.

Он пробыл допоздна. Не спешил уезжать. И только когда рассказал все, спохватился, что пора ехать домой, ведь там без контроля и присмотра остались целых три бабы.

Захарий улыбается, зять словно переродился. Вот такого есть за что уважать и считать мужчиной.

А через неделю к Захарию снова приехала Валентина. Она тихо поздоровалась, несмело прошла к дивану, присев спросила:

— Когда дом навестишь? Иль забыл всех?

— Я и так дома. Из своего угла кто уходит! А скучать мне не по ком. Единым в свете живу, душа не болит.

— А мы вспоминаем. Как хорошо при тебе было. Жаль, что не ценили. Об одном теперь мечтаем, как воротить то время.

— Не будет того. Зря душу не смущай пустыми надеждами. Отвык я от вас и отболел. Не хочу заново в вашу телегу впрягаться. Передышал и теперь уж не нужны, — отложил отремонтированный сапог, снял фартук:

— Есть хочешь? Давай со мной! — предложил гостье, та отказалась.

— Тогда чаю, или молока попей!

— Сыта я, Захар! Другое звенит от пустоты. Душа плачет! Вот где обидно. Столько лет прожили, а под старость ненужной стала.

— Не вали с дурной головы на здоровую. Я тут причем? Сами выгнали. Лишним стал.

— Захарушка, другие хуже брешутся, а потом мирятся и опять семьей живут. Ты же будто похоронил всех, навсегда забыл, — вытерла глаза платком.

— Вытри осень из-под носа. Меня этим не проймешь. Я такое про себя услышал, что еле на ногах устоял. Чужим этих слов не говорят, стыдятся. Вы же все наизнанку вывернулись. Об чем нынче толковать. Все доподлинно помню и никогда не прощу. Только и жаль потраченные годы. Их я не верну. А ведь верил и любил всех вас. Да вы обманули. Обидно, но уже пережил и вспоминать не хочу.

— А разве нам с тобой нечего вспомнить? Иль ничего светлого не было за все годы? Я до сих пор помню все, с самой первой встречи, когда увидела тебя, с первого свидания. Помнишь его? Ведь мы любили друг друга. Неужели все забыто? — глянула на человека глазами полными слез.

— Тогда ты мало говорил. Ты смотрел на меня так, что я понимала тебя без слов и бесконечно верила. Я чувствовала сердцем, что ты моя судьба.

— Это было давно. Потом все изменилось. Жизнь перестала быть сплошным праздником. А бесконечные будни вымотали тебя. Ты устала и не выдержала. Я перестал быть любимым и нужным, надоел и опротивел. Ты сама в том призналась, назвала быдлом, черной костью, плебеем и дебилом, недоучкой и кретином, что у меня в друзьях нет ни одного приличного человека, а только недоноски, такие как сам.