Барри Эйслер - Дождь для Джона Рейна

Мы сели в углу, что обеспечивало мне прекрасный вид на улицу внизу. Я посмотрел на Канезаки:

— Продолжай.

Он потер ладони и оглянулся по сторонам.

— О Боже, если меня застукают…

— Хватит драматизма, — прервал его я. — Просто скажи, что тебе нужно.

— Я не хочу, чтобы вы думали, будто я имею отношение к тому, что произошло с вашим другом, — сказал он. — Я предложил бы нам объединить усилия.

— Я слушаю.

— О’кей. Для начала я думаю… я думаю, что меня подставляют.

— Какое это имеет отношение к моему другу?

— Просто дайте мне начать сначала, и вы поймете, ладно?

Я кивнул:

— Давай.

Он облизнул губы.

— Вы помните программу, о которой я вам рассказал? «Сумерки»?

Подошла официантка, и я почувствовал, что умираю с голоду. Не заглядывая в меню, заказал ростбиф «сандоичи» и суп дня. Канезаки попросил кофе.

— Помню, — подтвердил я.

— Видите ли, формально программа свернута шесть месяцев назад.

— И?..

— Но она все еще продолжает действовать, и я все еще занимаюсь ею, хотя финансирование сократилось. Почему никто ничего не говорит мне? И откуда поступают деньги?

— Подожди минутку, — прервал его я. — Помедленнее. Как тебе удалось это выяснить?

— Несколько дней назад мой босс, начальник Станции, сказал, что хочет увидеть все расписки, которые я получил от источников программы.

— Биддл?

Канезаки уставился на меня:

— Да. Вы его знаете?

— Я слышал о нем. Расскажи мне о расписках.

— Такова политика Конторы. Когда мы распределяем средства, источник должен дать расписку. Без таких расписок можно было бы легко утаить часть денег.

— И вы заставляли этих людей… давать расписки за полученные деньги? — недоверчиво спросил я.

— Такова наша политика, — повторил он.

— И они охотно это делали?

Он сделал неопределенный жест:

— Не всегда и не сразу. Мы умеем делать так, что источник чувствует себя комфортно, давая расписку. В первый раз об этом даже не заводишь речь. Во второй раз говоришь, что это новая политика правительства США, цель которой обеспечить, чтобы все, кому предназначены средства, получали их в полном объеме. Если он продолжает артачиться, говоришь ему: ладно, мы не бросим его на произвол судьбы и посмотрим, что можно для него сделать. К пятому разу он подсаживается на деньги, и ты говоришь, что начальство сделало тебе выговор за то, что ты не предъявляешь расписки, и обещало прекратить выдавать деньги, если не оформишь бумаги как положено. Ты протягиваешь парню бумажку и просишь просто что-то нацарапать. Первая расписка будет написана неразборчиво. Остальные читаются легче.

Удивительно, подумал я.

— Ладно. Биддл требует расписки.

— Совершенно верно. Ну, я ему их отдал, но что-то показалось мне странным.

— Что?

Канезаки почесал в затылке.

— Когда программа начиналась, мне сказали, что я буду хранить все расписки в своем сейфе. Меня встревожило, что шеф вдруг потребовал их, хотя и заявил, что это просто рутинная проверка. Поэтому я порасспросил кое-кого в Лэнгли, не в лоб, конечно. И узнал, что в программе с таким уровнем секретности никто не имеет права затребовать документацию, если только перед этим генеральному инспектору ЦРУ не был подан официальный рапорт по обвинению конкретного офицера в нечестности.

— А откуда тебе известно, что этого не было?

Он покраснел.

— Во-первых, потому что для этого нет причин. Я не совершил ничего подобного. Во-вторых, если бы официальный рапорт все же был подан, по протоколу мне его должен был объявить шеф в присутствии адвокатов. Растрата — серьезное обвинение.

— Очень хорошо. Ты отдал Биддлу расписки, но почувствовал, что здесь что-то не так.

— Да. Поэтому я начал просматривать радиограммы по программе «Сумерки». Радиограммы нумеруются последовательно, и я заметил, что одной не хватает. Я бы ни за что не обнаружил этого, если бы не сообразил проверить номера по порядку. Обычно на такое не обращаешь внимания, потому что никто не просматривает папки по номерам радиограмм, слишком много мороки, и все же, как правило, номер в общем-то не так уж важен. Я позвонил знакомой в отдел Восточной Азии в Лэнгли и попросил ее прочитать мне радиограмму по телефону. В ней говорилось, что операция «Сумерки» прекращается и должна быть немедленно приостановлена, поскольку средства, отпущенные на нее, будут использованы на другие цели.

— Ты считаешь, кто-то на этом конце изъял радиограмму, чтобы ты не знал, что программа прекращена? — спросил я.