Валерий Рощин - Черная бездна

– Разве это такси? – удивился Томас.

– Если на крыше японского автомобиля присобачена причудливая кокарда, а у водителя на руках белые перчатки – значит, такси, – пояснил еврей, смело открыл дверцу и коротко бросил:

– Ацуги.

Томас с монахом уселись на заднее сиденье. Авто плавно тронулось и вскоре нырнуло в бесконечный и однообразный тоннель.

– Что такое «Ацуги», шеф? – поинтересовался здоровяк.

– Западный пригород Токио.

– Там обитают японские мафиози?

– Самое дорогое в Японии – земля, – еле сдерживая смех, пояснил Давид. – Так вот боссы синдиката давно скупили самые лакомые участки и живут в особняках, сравнимых разве что с апартаментами в Беверли-Хиллз. В районе Ацуги таких особняков нет. Там обитает беднота и в худшем случае – рядовые члены банд…

Ехали долго, разглядывая небоскребы и похожие на громадных пауков иероглифы светящейся рекламы.

Преодолев по мосту неширокую реку, таксист произнес:

– Ацуги.

Давид по памяти назвал улицу с номером дома. Машина свернула с широкой трассы, и вскоре за окнами замелькали скромные жилые постройки высотой в один-два этажа.

Длинные и однообразные кварталы изредка сменялись производственными корпусами, торговыми центрами или автомобильными стоянками. Жилые кварталы рвались поперечными проулками – узкими и мрачными, словно в них давно никто не жил.

Возле одного из них такси остановилось.

Последнюю сотню метров пришлось идти пешком – по проулку можно было проехать разве что на мотоцикле или велосипеде.

Отыскав нужный дом, Давид подошел к двери и посмотрел на часы. «Половина пятого. Рановато, но деваться некуда. Лучше потревожить старика и поскорее убраться отсюда».

Осветив экраном мобильного телефона дверь и стены, он не нашел звонка. На робкий стук никто не ответил. Пришлось постучать громче. Внутри послышались торопливые шаги и женский голос, вопрошающий на непонятном языке.

– Простите, мне нужен Куроки, – ответил израильтянин по-английски.

Женщина «промяукала» длинную фразу и затихла.

– Вот идиотка, – процедил Давид. И, наклонившись, четко произнес: – Ку-ро-ки. Хикару Куроки.

Тишина.

– Цэрин, – окликнул Давид, – ты понимаешь их язык?

– Да, – поклонился монах. – При монастыре Самье долгое время жил послушник с юга Японии.

– Попробуй объясниться.

Тибетец шагнул к крыльцу и сказал несколько слов, среди которых вновь прозвучало имя хозяина дома.

Дверь приоткрылась, выпустив наружу полоску слабого света. В узкий проем высунулась голова женщины преклонных лет.

Оглядев ранних гостей, она поклонилась и отступила, пропуская мужчин в жилище.

– Томас, задержись на всякий случай и посмотри по сторонам. Цэрин, пошли – поработаешь переводчиком, – скомандовал израильтянин.

– Нужно снять обувь, – шепнул тот, едва они вошли в темный коридор, наполненный смесью неприятных запахов плесени, рыбы и чего-то еще.

Поморщившись, Давид скинул туфли и ступил на татами, коими был выстлан пол коридора.

Старуха семенила впереди, указывая дорогу. Коридор привел их в небольшую комнату, залитую таинственным светом от бумажного абажура. Женщина указала на заменяющие стулья подушки и исчезла за сдвижной дверью.

Давид огляделся. Мебели в доме практически не было. Вместо шкафов – встроенные ниши с дверками, в точности повторяющими фактуру стен, посередине низкий столик, вдоль дальней стены лежал матрац, вероятно служивший старухе постелью.

За тонкой перегородкой загорелся слабый свет. Дверь бесшумно отъехала, открывая взорам гостей крохотную спальню. Одновременно сзади появился Томас и прошептал:

– На улице все тихо.

– Хорошо. Держись рядом и будь готов к сюрпризам.

Сложив ладони, старуха поклонилась.

– Нас приглашают войти, – объяснил Цэрин.

Первым порог переступил Давид, за ним неотступной тенью следовал Томас. Последним, подобрав полы темно-бордовой накидки, в спальню вошел тибетский монах.

Спальня также удивила пустотой. Слева в углу на приземистом столике стояла лампа под бумажным абажуром, в противоположном углу на матраце возлегал древний дед. Мелко перебирая миниатюрными стопами, старуха приблизилась к мужу. Встав на колени, она подсунула под его голову сложенную вдвое подушку, промокнула платком слезившиеся глаза и вышла.

Старик осмотрел троицу равнодушным взглядом бесцветных глаз, пошевелил рукой и произнес слабым голосом несколько непонятных слов.