Это послужило как бы командой схватиться за оружие, и руки всех без исключения собравшихся в противостоянии исчезли или под полами пиджаков, или в карманах брюк. Один Черевач продолжал размахивать руками — и не «курочек» отпугивал, а выдворял вон пришельцев. Грубо. Презрительно. Явно нарываясь.
Вылез из своего наблюдательного пункта Буслаев. Пока он шел к Черевачу, Соломатин попытался высмотреть тех, кто находился в электричке. Было далековато, и он, приседая в воде, стал подбираться ближе к берегу.
Приближался к Ивану и Буслаев. В неизменном своем малиновом пиджаке, с сигаретой во рту, он являл собой восклицательный знак, который своим присутствием поставит на всем этом недоразумении добротное окончание. За пистолеты хватается шушера, а начальство потому и умнее, что их оружие — это самоличное появление в нужное время в нужный момент.
Однако Черевач не признал таких правил и авторитетов. Лишь только малиновое пятно приблизилось к нему на расстояние разговора, он отвернулся и отошел в сторону. Наглости и выдержки в этот момент, конечно, ему было не занимать, и Борису стоило подумать, насколько он все-таки иждивенец. Скорее всего тут ни Надя, ни он сам, Борис Соломатин, не правы: когда захочется, Иван умеет делать что-то и сам.
На этот раз оскорбление достигло нужной точки. Буслаев развернулся, вскинул руки, словно дирижер, приглашающий встать оркестр для приветствия, и вся приехавшая с ним братия дернулась. Но именно только дернулась, потому что из ларьков, которые только что пинались, из толпы «курочек», которых отгоняли, просто из-за деревьев вышло ровно в два раза больше народа. И уже с оружием в руках, нацеленным на прибывших. Да еще, по всей тактике ближнего боя, блокировав машины и отсекая гостей от защиты и возможности ретироваться.
Кто-то из буслаевцев, не выдержав и не рассчитав силы, выхватил пистолет, но раздалось сразу несколько выстрелов вверх. Стреляли люди Черевача — Борис прекрасно видел это со стороны.
Отдыхающие на пляже завизжали и, хватая одежду, бросились врассыпную. И только Борис, как поплавок, продолжал покачиваться среди легкой ряби озера. Черевач наверняка предусмотрел и нервозность приехавших, и даже выстрелы в воздух, раз они раздались в его группе. Конечно, вон он подносит ко рту мобильный телефон, что-то сообщает, и в самом Востряково тут же завыла милицейская сирена. Эскорт, похлеще только что прибывшего, ровной мигающей стрелой вылетел из центральной улицы прямо к озеру, обогнул его по дамбе и уперся в шашлычницу.
Видя, что среди подчиненных Ивана немало тех, кто был в плавках и блокировал Буслаева со стороны пляжа, Соломатин вылез из воды, затесался среди них. Милиция, вся в бронежилетах и с автоматами, окружила всех, и только тогда Черевач, достав из кармана какую-то бумажку, подошел к старшему:
— Вооруженное нападение на охраняемый объект.
Борис, не сдержавшись, прыснул. Это нужно было придумать: за сутки до встречи найти на пляже две будки, их хозяина, заключить с ним договор на охрану и ждать гостей. Официальнее не придумаешь. Так что оружие у Черевача — строго по закону, а вот что делают с пистолетами среди отдыхающих приезжие — разберитесь, пожалуйста.
— Разберемся, — пообещал старший из милиционеров.
По его команде группу Буслаева расчленили, каждого обыскали, отобрав оружие и документы. Увидел-узнал наконец Борис и своих знакомцев по электричке — здесь! Все шестеро. Значит, это все сделал Буслаев. Теперь, правда, остается не менее сложная задача — переключить внимание следователей, ведущих его дело, от заурядной разборки на берегу озера к убийству в Малоярославце. Но Иван прав — нужно же хоть что-то делать. И сам первый сделал более, чем можно было ожидать. Вот и просчитай ее, человеческую душу.
Был ли знаком Черевач с милицейским чином, существовал ли между ними договор, но милиция выстроила и его подчиненных. Еще раз проверили договор на охрану объекта, право на ношение оружия, сверили номера. Препровождаемые в милицейские «уазики», буслаевцы лишь с бессильной злобой смотрели на разыгрываемый фарс, но двери захлопывались-то за ними, а не за противником.
Не меньшее презрение получил во взглядах подчиненных и сам Буслаев, пока еще остающийся в окружении автоматчиков: когда начальник так по-дурному, глупо засаживает за решетку своих корешей, это тоже не прощается. Если дурак — так иди учись, а не командуй.
— Ну что, узнал? — первое, что спросил Иван, когда сначала милицейские машины, а за ними машины буслаевцев, за управление которыми сели люди Черевача, исчезли в том же направлении, откуда вынырнули.
Читать дальше