Сергей Зверев - Крапленая обойма

Через месяц ушла жена, потому как свои страхи он перенес и на дом. Врезал несколько дополнительных замков. Велел жене не приглашать никого в гости и самой никуда не выходить, не подходить к телефону. И ночью, просыпаясь, постоянно поднимал жену и требовал, чтобы она проверила, не открыта ли дверь на балкон, через который Они могли добраться до него, даже несмотря на то, что он жил на шестом этаже. О загородном доме и говорить нечего. Там он вообще не мог спать, прислушивался к малейшему шороху.

Когда президент сказал, что Фомин обязан будет посещать доктора Лаврентьева, тот отнесся к этому как к продолжению заговора. Однако на лечебные сеансы ходил исправно. Даже во всем соглашался с врачом, и Лаврентьев думал, что сумеет подлечить больную психику пациента. Но несколько дней назад понял, что все его старания были напрасны. Пациент ему врал. Фомин соглашался с Лаврентьевым во всем лишь с одной целью – узнать, не принадлежит ли доктор к Ним.

Сомнений у Лаврентьева не осталось. Фомину теперь могли помочь только в психиатрической больнице.

Дверь в кабинет тихонько открылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова секретарши:

– Марк Георгиевич...

Лаврентьев обернулся и нахмурился. Одним из его требований к секретарше было, чтобы ему никто не мешал во время работы с пациентами.

– Очень срочно вас к телефону, – несколько виновато настаивала она.

– Кто? – резко бросил Лаврентьев.

– Катышев.

Брови у психоаналитика сдвинулись к переносице. Катышев был хирургом и заведовал реанимационным отделением одной из столичных больниц. Кроме этого, он был одним из лучших его друзей. И виделись они с ним вчера, а значит, просто так он звонить и настаивать на беседе, зная его привычки, не будет.

– Хорошо. Переключите.

Голова девушки исчезла.

Лаврентьев поднялся со стула, похлопал лежавшего на кушетке Фомина по плечу и мягко произнес:

– Закройте глаза. И постарайтесь ни о чем не думать.

Затем он подошел к своему рабочему столу и поднял трубку телефона.

Новости были неприятными. Лицо психоаналитика побелело, рука задрожала и в какой-то миг едва не выпустила трубку.

Фомин продолжал лежать на кушетке. Как и приказывал доктор – с закрытыми глазами. Ему не было ни до кого дела. Лишь до своей персоны. А в мыслях у него вырисовывались нездоровые планы расправы с Врагами.

Лаврентьев медленно опустил трубку на телефонный аппарат, облизнул пересохшие губы и устало провел ладонью по лбу, как бы пытаясь собраться с мыслями. Несколько минут он стоял, не двигаясь с места, задумчиво, не мигая, глядя в одну точку, а затем подошел к входным дверям, приоткрыл их и позвал секретаршу:

– Алена!

Среднего роста смуглая девушка в джинсах и ситцевой блузке впорхнула в кабинет и лучезарно с едва уловимой грустью сверкнула огромными голубыми глазами.

– Отмени, пожалуйста, все визиты на сегодня. Кому сможешь дозвониться. Кто придет – извинись за меня.

Лаврентьев уже не смотрел на секретаршу. Он подошел к Фомину, который, не меняя положения, продолжал лежать на кушетке:

– Прошу прощения...

Вице-президент открыл глаза.

– Сегодня, к сожалению, мы не сможем продолжить.

Фомин вскинул брови и больше ничем не выразил своего неудовольствия; сел на кушетке, свесив ноги к полу.

– У меня случилось несчастье. Секретарша вас проводит.

Фомин сказал понимающе:

– Они добрались до вас. Я прав?

Лаврентьев болезненно улыбнулся:

– Не будем забегать вперед.

– Не волнуйтесь, доктор, – заговорщицки прошептал пациент. – Я знаю, как с Ними справиться. – И подмигнул.

– Давайте с вами договоримся... – Лаврентьев тяжело вздохнул; меньше всего ему сейчас хотелось думать о сидящем рядом психопате. – Вы мне верите?

– Я думаю, доктор, вы на моей стороне.

– Очень хорошо. Тогда отправляйтесь домой. И никуда не выходите. Ничего не предпринимайте. Я с вами свяжусь, и мы обсудим план наших дальнейших действий. – Психотерапевт обернулся к стоявшей у порога секретарше. – Алена, проводи Андрея Викторовича.

Затем он снял халат, бросил его прямо на стол и двинулся к шкафчику, в котором висела одежда.

В палате реанимации стоял устойчивый запах лекарств. На единственной высокой, широкой койке с закрытыми глазами лежал под капельницей человек, до подбородка накрытый одеялом. И лишь по пышным белокурым волосам можно было догадаться, что это женщина. На лицо было просто ужасно смотреть, на нем не осталось ни одного живого места – открытая сплошная рана. А кислородная маска придавала пациентке еще более удручающий вид.