Сергей Зверев - Разборки дезертиров

Неизвестно, чем бы закончилось это погружение в ретроспективу, не явись ко мне сердобольные люди, которые пнули меня по почкам и покормили. Открыв глаза, я обнаружил удаляющиеся сапоги. На полу обозначилась миска с недоваренной перловой кашей (бронебойкой, как говорят на зоне). В миске стояла и не падала деревянная ложка с обкусанными краями. Я сжевал подношение в один присест. Потом добрался до двери, начал колотить и требовать добавки. Пять минут спустя явились сердобольные люди, поставили вторую миску, первую забрали и, забыв треснуть по почкам, удалились. Прежде чем закрыть дверь, замыкающий обернулся и как-то пытливо начал меня осматривать. Этот индивид был опрятно одет, чисто выбрит, автомат держал почти по-уставному. На мгновение показалось, что он желает что-то сообщить. Но человек передумал, вышел прочь, лязгнул засов.

И опять потянулось бессмысленное существование. Принесли воду в бидоне, буркнули, что это на четыре дня. Я открыл было рот, чтобы выразить негодование, но мне в грубой форме посоветовали его закрыть, а не то у охраны испортится настроение. Вода отдавала болотом. А ночью я очнулся от лютого холода – вскочил, забегал от стены к стене, пытаясь согреться, успешно реанимировал подживающие болячки, а когда организм взмолился о пощаде, сел на пол, отдышался и вскоре заново начал обрастать коркой льда. Ночь прошла в кромешных мучениях. Утро я встретил на корточках, в дрожащем виде, жадно ловя в окне лучики восходящего солнца. Через полчаса стало жарко…

Смысл пытки постепенно усваивался организмом. Не совсем понятный феномен, но факт очевидный: ночью карцер становился лютой морозильной камерой, днем – русской баней с мокрым зловонным паром. Единственное приличное время – ближе к вечеру, тот самый отрезок времени, когда меня швырнули в эту «сучью будку»…

Время постепенно превращалось в прямую, прорезающую пространство. Машинально отмечались восходы, закаты, ночные «зарядки», дневные «сиесты», когда я лежал не шевелясь и обливался потом. Одна и та же каша в миске, дырка в углу, пристроиться над которой равносильно сложному цирковому номеру. Организм не может найти покоя, мозг не в состоянии работать – человек катастрофически тупеет, озабочен лишь одним – выжить…

В один из дней меня лишили каши. Издевались, вероятно. Или еще один новаторский метод, как легко и без хлопот сломить волю арестанта. Я стучался в дверь, кричал, что незачем ломать мою волю, она и так сломана, пускай мне лучше принесут чего-нибудь поесть. Через пять часов явились хмурые типы в полувоенном прикиде и брезгливо на меня уставились. Срывающимся голосом я объяснил им, что человек обязан систематически питаться (получилось, как у Брежнева: «сиськи-масиськи»), и зачем меня вообще держать в этой вонючей дыре, когда гораздо проще пристрелить, а если по какой-либо причине жалко патронов (вот полпотовцам, например, было жалко) – показательно забить мотыгой.

– Он по-прежнему пытается шутить, – угрюмо буркнул опрятный цербер.

– Но уже меньше, – ковыряя пальцем в носу, сказал второй.

– Мы сегодня есть будем? – поинтересовался я.

Не думаю, что удар по загривку, которым меня очень резко и нежданно обесточили, облегчил парням задачу по моей транспортировке. Я бы и сам дошел – куда угодно, лишь бы подальше от карцера. Но тем не менее был удар, меня схватили за бока (почти как в песне) два здоровенных мужика и, пока я плавал в сумраке сознания, куда-то потащили.

Провалам в памяти я уже не удивлялся. Когда я очнулся, подо мной была лавка, которая постоянно шаталась, напротив – стол, стул, окно, изображающее кусок скалы и секцию забора, в помещении – четыре бетонных стены и дверь. Последняя расплывалась, и, чтобы четко ее сфокусировать, пришлось придвинуться со скамейкой к столу, взгромоздить на него локти и упереть в ладони подбородок. В такой предельно философской позе меня и застал человек, вошедший в помещение.

Он был черняв, невысок, физиономия сухая, без кровиночки, одет в полувоенный хлопковый костюм с нагрудными карманами и отложным воротником. Деловито прошел по комнате, сел за стол, вынул пачку кубинских сигарет «Капитан Блэк», закурил и впился в меня взглядом.

Неприятный у него был взгляд. Но я в последнее время пережил столько всего неприятного, что даже не заерзал.

– Закурить дайте, – прохрипел я. – Целую вечность не курил…

– Да, конечно. – Человек швырнул мне пачку через стол. Поколебался и щелчком отправил спички.