Сергей Зверев - Разборки дезертиров

– Напрашивается третье, – перебила Маша. – Если кто не помнит, пасечник Моргун заикался о непутевом сыне Демьяна, правда, не уточнил, в чем конкретно заключается непутевость…

На этом самом месте беседу перебил глухой, исполненный страданий женский крик.

Я сорвался с места, проглотив язык. Не люблю, когда доводят женщин до исполненных страданий криков. Скатился с холма и кенгуриными прыжками помчался к калитке. Петля рассерженно завизжала. Тряхнуло перезрелую жимолость, выросла фигура в балахоне, занесла руку, в которой что-то матово блеснуло. Он был заведомо неправ. Я резко повернулся на девяносто градусов, ушел с линии атаки, и рука, не меняя траектории, задралась за спину – чертовски неестественная поза. Коленом в нос, приятных снов… Отшвырнув с дороги обмякшее тело, я бросился в дом. Балабанюк прилежно сопел в спину.

– Сашка, – прохрипел я, – за бабами следи. Негоже их бросать…

– Да здесь они, Михаил Андреевич, уже все ноги оттоптали…

Из дома кто-то выбежал – колпак на плечах, сверкнул лощеный череп, оттопыренные остроконечные уши. Ударом пятки я вогнал его обратно в сени, и не успел он завалиться, сцапал за грудки и, вывернув правый локоть, подсобив бедром, отправил верещащего мерзавца через хилое ограждение. Добить бы надо, да некогда, успеется. Ворвался в сенки, пахнущие кислой простоквашей, рванул скособоченную дверь…

В горнице чадила керосиновая лампадка. Дощатые стены, печь в разводах. Линялая занавеска в трогательный горошек отделяла спальную зону от прочих зон. Картина та еще: порубленный в капусту труп с разбросанными конечностями. Море крови, ошметков кожи, вывернутых внутренностей. Рядом женщина – без чувств, простоволосая, пожилая, в застиранной ночной сорочке до пят. Над трупом измывался ублюдок в балахоне. С воплями «Господи, помилуй! Для тебя, Господи!», он самозабвенно рубил тело топором, превращая верхнюю часть туловища в отбивную. Он был в трансе, не понимал, что происходит вокруг, не видел посторонних…

Я пинком отправил убийцу в угол. Он зашипел разозленной гадюкой. Пнул еще раз – голова дернулась, как резиновая, спал капюшон, топор отлетел в сторону, Балабанюк ловко принял пас и отправил инструмент за печку. Сверкали безумные глаза. Убийца забился в угол, трясся в конвульсиях. Пена текла изо рта, он бессвязно что-то хрипел. На вид обычный молодой парень, зачем-то впавший в исступление.

– Изыди, Сатана, изыди, изыди… – Дрожащие пальцы скрючились в щепоть, убийца лихорадочно крестился, колотя ногами. Я бегло осмотрелся. Картинка акварелью, конечно. Женщина была неподвижна и вроде не дышала. Балабанюк держался за горло, заговаривая тошноту. Ульяну рвало в углу за печкой. У Маши было больше стойкости – она отрывисто сглатывала и тупо смотрела на изрубленный в лохмотья труп. В итоге поняла, что к чему, сорвала занавеску, набросила на покойника…

Я поднял автомат, чтобы избавить землю от очередной нечисти. Плевать, что парень сам не ведал, что творил. Он что-то сдавленно бормотал, выкрикивал, я даже и не вслушивался: что-то про изгнание беса, благодать и страх божьи, воскресение мертвых, тысячелетнее царствие для праведников, про врага рода человеческого, дьявола, всегда ищущего, кого бы поглотить, причем дьявол, судя по тому, как исступленно он тыкал в меня пальцем, сидел не где-нибудь за стенкой, а аккурат во мне.

Нажать на спусковой крючок я, к сожалению, не успел. Распахнулась дверь, и вперся тот, кого я сбросил с крыльца. Подонок был в годах, череп выбрит, уши острые, как у летучей мыши. Глаза сияли бешенством. Он задрал «праведную длань» с карающим лезвием и бросился на Машу, которая от изумления разинула рот… Приклад мелькнул довольно кстати, стыкуясь с дряблым подбородком. Убийцу развернуло и швырнуло на печку, придавив скамейкой.

– Спасибо, Саша, – очень чувственно поблагодарила Маша.

Балабанюк же немедленно подбоченился и принялся острить на тему, что здесь не МТС, и все входящие платят, причем цена напрямую зависит от темперамента входящего. Убийца норовил подняться, шнырял глазами. Я занес приклад над вибрирующим телом. Дышите глубже, приятель, это смерть…

Откуда такая ярость, заставляющая убивать направо и налево? Сделав богоугодное дело, я вновь вернулся к парню, который продолжал сучить коленками. Что-то удерживало меня от мгновенной отправки его на тот свет. А он теперь уже бубнил о величии Божьего света, о неустанных поисках пути к совершенству, о том, что надо делать зло ради добра и непременно переступить через зверя в себе. Какая же каша у этого придурка в башке! Я выстрелил ему в голову. Вернее, не совсем. Пуля разворотила доску в сантиметре от головы. Убийца дернул ушами и выплеснул порцию блевотины.