Валериан Скворцов - Укради у мертвого смерть

Один из двадцати тысяч, огромный кхмер с лотосом, вытатуированным под пупком, почти над самым пахом, без трех пальцев на правой руке — с похмелья не успел отдернуть из-под лезвий дробильной машины вместе с рубином, — занял уже в «Шахтерском клубе» место, обещанное Палавеку, когда он приехал на автобусе.

Борай составляли пять или шесть сотен хибар, сколочен­ных из досок и крытых шифером, а то и рисовой соломой или пальмовыми листьями. Улицы петляли там, где когда- то пробивались проселки через заросшие кустарником хол­мы. Над убогим поселением поднимался лес телевизионных антенн. На краю этой мешанины и кособочился сарай, назы­вавшийся «Шахтерским клубом»: старый биллиард с беле­сым от ветхости сукном, подвешенные кии, купюры на мок­рой стойке, груда цветастых склянок с отравой, настоенной на спирте, десять или пятнадцать пар глаз, ощупавших но­венького от замшевых «ковбойских» сапожек до гонконгской сорочки, едва за Палавеком сошлись на пружинах дверные створки.

По утрам на вытоптанную, со следами моторного масла, забросанную окурками площадь, окруженную махровыми от красноземной пыли кустами, съезжались мотоциклисты. На жестяных противнях они выставляли камни. Под оран­жевыми, синими, зелеными футболками навыпуск выпира­ло оружие, заткнутое за брючные ремни. На задних сиденьях автомобилей покупщиков лежали карабины М-16.

Бывшая массажистка наслаждалась известностью. Ре­дкий мотоциклист не кивал ей.

— Газеты писали, — говорила она Палавеку, стреляя гла­зами по противням, — о новом пути для женщины в нашей стране. Студенток теперь больше, чем студентов. Директор самого крупного в Бангкоке универмага — женщина...

— Прикрой бар, открой магазин. Куй счастье.

— Бар не мешает нам ковать счастье, — сказал кхмер.

— Сейчас вы его куете по утрам и днем, когда не нужно суетиться за стойкой, а при магазине, наняв приказчика, сможете прихватить, как и полагается добропорядочным любовникам, и ночь.

— Торговля недостойна тайца. Она является уделом ки­тайцев или баб. Долг мужчины состоит в правительственной службе или религиозных отправлениях, — передразнивала сестра швейцара борайского майора Анана Ракмитру, на ко­торого накатывали пророческие озарения. Майор обращался в мегафон к рынку с увещеваниями назвать зачинщика ог­рабления или драки со смертельным исходом, ежедневно случавшихся в округе. Майор гонял по колдобинам Борая на белом «мерседесе», преподнесенном спекулянтами.

Вход в «Шахтерский клуб» задвигался после полуночи стальной решеткой. Хозяйка не желала, чтобы в баре своди­лись счеты, поскольку, как она приговаривала, закон в город­ке отправлялся на ночлег именно в это время. Сидели втро­ем, смотрели телевизор, чаще — бокс, или играли в покер, прислушиваясь к одиночным выстрелам со стороны грани­цы с Камбоджей. Кхмер пересказывал сплетни о только что найденных рубинах, принесших состояние. Иногда сообщал подробности о том как такой-то и такой-то, перейдя границу, чтобы копать в Слоновых горах, начинавшихся на камбод­жийской территории, подрывался на мине, убит либо ранен пограничной стражей. Палавек усмехался. Жадность прети­ла. А бывшую «живое мыло» и сожителя, кажется, только деньги и интересовали. Может, чуть в меньшей степени, чем утехи. Перебрав, кхмер кичился мужской силой перед выпи­вохами за стойкой. Покрытые коростой высохшей глины усталые парни, зашедшие глотнуть рисовой самогонки, не­весело похохатывали, расточали поздравления хозяйке.

— Вместе с отработанной породой здесь закапывают и всех нас, — сказал однажды Палавек.

— Твоим настроениям место там... — ответил, посерьез­нев, кхмер. Махнул беспалой ладонью в сторону восхода, где, по его расчетам, проходил кордон. Который манил Палавека...

Они являлись обычно впятером, сухие, мускулистые, подтянутые, с коричневыми, задубевшими в джунглях лица­ми. В повадке старшего, не снимавшего зеркальных очков, сквозила уверенность, будто он был всем здесь известным боксером. Махровая панама, серая сорочка, заправленная в джинсы, незатухающая сигарета, спокойствие и размаши­стый шаг в армейских ботинках, неделанное — Палавек на­учился различать это в армии — равнодушие к опасности, безразличие к людям и их камням выделяли его в толпе. Четыре телохранителя не считались в Борае крупным отря­дом. Случалось, одного перекупщика сопровождала команда на четырех «джипах». Но с появлением пятерки показное спокойствие двух-трех сотен людей, топтавшихся на рынке, спокойствие, прикрывавшее обостренную готовность ри­нуться на добычу или защищаться, делалось еще более по­казным. Атмосфера толкучки пропитывалась страхом, про­тив которого было бессильно главное оружие Борая — его богатство и продажность. Пологие холмы, щетинившиеся жалким кустарником, будто придвигались ближе.