— Красные кхмеры, полпотовцы, — сказал ювелир, которому Палавек в тот день, когда пятерка опять появилась, сдавал рубины, вырученные в «Шахтерском клубе».
Человек в серой сорочке прямиком направлялся в их сторону. Лавочник сглотнул сухим горлом. Помощник, тощий китаец с отечными веками, забыл руки на коробочке с гирьками.
— Меня помнишь? — спросил человек в серой сорочке по-кхмерски.
Челка клеилась к сморщенному лбу перекупщика. Массивные часы, свисавшие с запястья, чуть дрожали. Красная тенниска с белыми цветами набухала у плечей потом.
Полпотовец достал из бумажника слоновой кожи крупный рубин. И без увеличительного стекла было видно, какой это камень: впрыснутое вино загустевало под идеальными гранями кристалла.
Что-то толкнуло Палавека вперед. Почти черный лицом, кудрявый боец, державшийся слева от человека в серой сорочке, выбросил жесткую ладонь, Палавек перехватил удар, и сразу в сосок, туда, где бешено колотилось сердце, уперлись два американских солдатских кольта.
— Я не знаю его! Я не знаю его! — едва выговорил ювелир.
— Кто ты? — спросил в серой сорочке.
— Меня зовут Палавек. Примите к себе...
— Если ты — шпион, революционные массы растерзают тебя. Хотя среди этих отбросов твой порыв понятен.
И перекупщику:
— За камень, который найден в Пэйлине трудящимися, ты выдашь двести пятьдесят тысяч батов. Передашь эту сумму отделению банка, знаешь какого... Консервы, два ящика патронов к кольтам, часы, приемники, авторучки мы заберем на обычном месте...
На крестце пересекающихся дамб, вспугнув мелких пташек с кучки буйволиного навоза, пятеро переоделись в зеленые рубахи, пузырившиеся под ветром, и мешковатые брюки. Легкие кепки, какие Палавек видел на красных в Лаосе, обтянули выстриженные головы. Шестой, карауливший снаряжение, равнодушно скользнул взглядом.
Палавека посадили на корточки. Автоматы смотрели с четырех сторон.
— Сейчас ты умрешь, — сказал главный. — Нас шестеро, и мы правомочны считаться революционным трибуналом.
— Если ты такой законник, тогда определи мою вину!
Страха не было.
— Ты — шпион. Опровергни.
— Испытайте меня!
— Ты таец?
— Почему тогда не присоединился к тайским борцам? Они изнемогают в напряженной и кровопролитной борьбе. Их ряды тают. А ты, как предатель, слизнув дюжину-другую камешков, уходишь в Камбоджу. Почему?
— Хочу иной жизни. Ищу справедливости и смысла...
— Для себя?
— Если вы за справедливость для всех, значит — и для меня!
Удивлял общий характер вопросов, которые задавали почти час. В подразделениях «желтых тигров» допросы учили вести иначе. Быстро: имя, адреса в прошлом, связи, куда направляется, откуда, чего хочет и так далее, только — конкретное. При этом полагалось постоянно угрожать расправой... Эти задавали вопросы, на которые сами и отвечали. Правда, и побуждение Палавека на рынке в Борае и теперь у растрескавшегося основания глинистой дамбы даже ему самому представлялось не совсем объяснимым.
— Ты — реакционер?
— То есть ?
— У тебя есть собственность?
— Командир, — вмешался кудрявый, — время подгоняет. Я голосую за его привод в организацию. Там разберемся. Его в Камбодже никто не знает. Организации это может понадобиться. Если же окажется, что человек этот подосланный шпион, долго ему от революционной бдительности масс не скрываться...
Шли гуськом. Поднимались вверх в горы по еле заметным тропинкам среди заскорузлых колючих кустов. На опушке глухого леса метрах в десяти поднялись бекасы, сделали широкий полукруг и стремительно скрылись в высокой траве. И сразу с дерева упал человек. Красный клетчатый шарф кутал голову. Матерчатые ремни перекрещивали гимнастерку. В руках он сжимал дорогой — двести пятьдесят долларов за штуку на черном рынке в Борае — полуавтомат «марк~45» с фигурными рукоятями. Ничто из снаряжения не звякнуло. А через минуту вокруг, словно выросши из вязкой липучей земли, толпилось человек сорок подростков с оружием. Старший, лет шестнадцати, небрежно сбросил с плеча и упер ручную ракету в носок зеленого кеда. Палавек покосился: установка имела прибор инфракрасной наводки... Змееныши только и ждали сигнала, чтобы наброситься.
Задание, которым «нагрузили» Палавека, удивляло. Кхой, надевавший единственную сорочку для вылазок на другую сторону кордона, считался в районе Слоновых гор могущественнейшей фигурой. Он представлял «Отдел 870». Шифр, как вскоре разобрался Палавек, в официальных бумагах обозначал центральное руководство в Пномпене. Кхою подчинялись «соансоки» — внутренняя служба безопасности. Представитель «Отдела 870» никому не доверял и не был, как он говорил, «вправе перед лицом организации доверять кому-либо, пока еще только-только создается новый пролетариат страны и не вымерли предатели классовых интересов, добровольно предоставлявшие до торжества революции свой труд классовым врагам».
Читать дальше