Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

Едва я нацелился присесть среди папоротников, как передо мной вырос Пухлый. Должно быть, бесшумно шёл по пятам. Он превосходно умел это делать даже в литой резиновой обуви. Пухлый поигрывал акимовской пехотной лопаткой.

– Не занимайтесь экоцидом, деточка, – задержал он процесс дефекации, – не пачкайте природу своим калом.

– Навоз – это удобрение, – буркнул я, с подозрением косясь на лопатку. Уж не вздумал ли начинающий каннибал раскроить мне череп?

– Да. Навоз – удобрение. Но у вас, деточка, – кал!

– Чего ты хочешь? – раздражённо спросил я.

– Я хочу, чтобы ты не запакостил яму, – спокойно ответил Пухлый. – Ходи срать на мост, как это делаю я.

За Пухлым действительно водилась такая привычка. Когда мы бандой следопутов тусовались вблизи моста, Вован всегда бегал откладывать личинки туда. Но я не был в такой степени панком, чтобы гонять по ночнику к чёрту на рога. Тем более, когда чай вот-вот заварится.

– Почему я не должен срать в эту яму?

– Потому что я хочу её раскопать, – заявил Пухлый.

– Лады, – сдался я, застёгивая штаны, – а что мне делать?

– Настрогай кольев.

Пухлый деловито перевесил за спину автомат и принялся углублять выемку. Зашуршал, замотался высокий орляк, скрывая выброшенную землю.

Отойдя к лагерю, чтобы идущие за нами не заметили свежих затёсов, я срубил шесть прямых крепких веток и заточил с обеих концов украденным тесаком. Пухлый готовил ловушку. Интересно, на кого? Кандидатур было немного. Я обдумал их, справляя нужду, затем подобрал колышки и навестил Вована.

Землекоп закруглялся. Мы воткнули палочки в дно ямы. Накрыли примятым папоротником. Произвели вокруг маскировочную работу. Теперь со стороны казалось, будто по тропинке прошли в ряд несколько человек. Ямы заметно не было.

– Ja, годится, – оценил капкан Пухлый.

– Ну, и что мы сделали? – осведомился я.

– Насрали кому-то в душу. Причём, по-настоящему. Это тебе не природу губить.

– А толку?

– С рассветом немцы двинутся за нами. Они сейчас где-то неподалёку ночуют, – потянул носом Пухлый, – из леса гарью тянет. Тоже костёр развели.

– Какие-такие «немцы»?

– Немцы – это все, кто не с нами, – безапелляционным тоном пояснил Чачелов.

– Ты про этих… милиционеров? – уточнил я.

– Какие там милиционеры, – отряхивая руки, мы направились к стоянке. – Лесник по любому не успел бы собрать мусоров. Да и вряд ли бы сумел. Кто бы из местных ментов вписался на такое дело? Его не впервые обстреливают. Да и не менты это. Какие-то…

– Придурки вроде нас, – обречённо договорил я.

– Исключительные дураки!

– А что ты ещё о них думаешь?

– Я думаю, что они от нас не отстанут. Чисто по жизни. Захотелось им поиграть в партизан и карателей. Они и приехали в лес пострелять, а Боря им повод хороший дал. Теперь они нас преследуют. Наверное, придётся дать бой.

– Ты серьёзно?

– Если не получится уйти.

Я снова почувствовал обречённость. Что это – злая судьба или Фортуна на время отвернулась от меня?

– Что грустишь? – проявил неожиданное участие Пухлый.

– Все люди как люди, а я как хрен на блюде! – сокрушённо произнёс я, находясь под гнётом размышлений.

– С чего ты взял?

– А-а… бляди и вору долго оправдываться, – не стал я вдаваться в подробности своих злоключений.

– Не кисни, – ободрил меня Вова. – Прорвёмся.

– Не хочется, но придётся.

– И мне не катит стреляться с какими-то отморозками. Эх, лучше бы я женился на этой дуре с Рыбацкого! – вздохнул Вован.

Свою первую любовь он всегда вспоминал, когда дела шли наперекосяк. Была в жизни Чачелова печальная love story. Дама сердца, обитавшая в Рыбацком, никак не могла выбрать из двух Вованов, кого она больше хочет, – Рыжего или Пухлого. Наконец, более шустрый Рыжий сделал ей ребёнка и ушёл в армию, а Пухлый остался копать трофеи и размышлять у костра о превратностях судьбы. Потом тоже отдал Родине священный долг, но не настолько поглупел, чтобы жениться на матери-одиночке. Я бы тоже ни за что так не сделал, даже если бы попал на три года во флот. Но срочную я не служил. Хватило и военной кафедры.

Мы подошли к костру, чай только заварился. Боря налил мне полную кружку и щедро подсластил. Дима хвастался, как он откопал немецкого синьора.

– В Апраксино откопал в канаве [29] ганса, всего обложенного бутылками. Это был какой-то фашистский главбух. Бутылок там чёрт знает сколько было. Он ими наверное отбивался. Оружия при нём не оказалось, ремень отсутствовал, даже пуговицы на шинели были все оторваны. Просто панк гнилой! Он только пил, кидался в противника бутылками и камнями – там ещё булыжников куча нашлась, и опять пил! Его наверное и не убивал никто. Сам упал с перепоя, вырубился и замёрз, мразь синяя.