Юрий Гаврюченков - Доспехи нацистов

А я поехал домой, ощущая себя уродом не меньшим. Отчасти, я себя чувствовал кем-то вроде подвозившего нас со Славой водителя «опелька» с обтянутым оранжевыми одеяльцами салоном и детской клюшкой на заднем сиденье, но, с другой стороны, от осознания себя папиком малость тошнило. «А ведь рано или поздно придётся детей заводить, – вдруг подумал я. – Моя дражайшая половина наверняка считает, что лучше поздно, чем никогда. Пока от этого опрометчивого поступка Маринку удерживали военные действия, но они завершились. Что, если жена воспользуется периодом затишья?!» Детей я не любил. Тёща со своими подарками также внушала изрядные опасения. Она способна дочку уболтать. Надудит в уши, как ей охота понянчиться с внуками, что Маринке самое время рожать, да и мне остепениться пора. И вот: сегодня покупается безвкусный спортивный костюм, завтра – детская кроватка, а послезавтра извольте забирать жену из роддома! Я не собирался недооценивать тёщу. Бессознательно я вдавил педаль газа, словно хотел опередить коварного врага. Я снова гнал по левой полосе и мимо меня проносились назад попутные машины.

Торопился я, впрочем, зря. В квартире была темень. Марина с Валерией Львовной снова отбыли по своим делам. Я заподозрил, что они навещают женскую консультацию, хотя для поликлиники было поздновато. Но они могли консультироваться у частного врача. Моими стараниями финансовое состояние семьи это позволяло. Сдаётся, я сам кую для себя цепи.

Тесть, впрочем, дома был. Он спал, но свет из прихожей разбудил его. Он выплыл из тёмной комнаты, протирая глаза. Из помятой рубашки выпирал интеллигентский животик.

– Добрый вечер, – сказал я, держась одной рукой за стену, а другой снимая ботинок.

– Добрый-добрый, – ответил он малость виновато, – а я что-то прикорнул.

– Случается, – сказал я, наконец-то расправившись с башмаком и при этом не сильно пошатнувшись.

– Я пойду чайник поставлю, – сообщил Анатолий Георгиевич. – Будешь чай пить?

– Буду, – принёс я жертву. Чтобы не выглядеть сильно пьяным, я старался говорить поменьше.

Тесть прошёл по коридору, зажёг свет на кухне и загремел посудой на плите. Радуясь, что он скрылся, я повесил куртку и принялся расстёгивать пряжки на Доспехах Чистоты. Я не хотел, чтобы Анатолий Георгиевич видел меня в латах. Вдруг показалось глупым, что я их ношу, хотя они придавали мне уверенности и спокойствия.

Как назло ремешки перепутались. Система креплений на изделии мастеров Туле была совершенно первобытная. А может просто я был нетрезв. Терзая застёжки я прислушивался к звукам, доносящимся из кухни, готовый при появлении тестя немедленно укрыться в комнате. Звуки были самые разные: шипела конфорка, лилась вода, потом воду выключили, лязгнул чайник, зазвенело разбитое стекло, на улице бухнул выстрел и под грохот сдвигаемой мебели в кухне упало тело.

Я замер, напряжённо дыша приоткрытым ртом, затем бесшумно прокрался по коридору и заглянул в кухню. В окошке зияла дыра, на полу агонизировал тесть. Я лёг, чтобы снайпер не мог меня видеть, подполз к Анатолию Георгиевичу. Полированные Доспехи легко скользили по линолеумному полу.

– Анатолий Георгиевич, – спросил я зачем-то шёпотом, – вы меня слышите?

Всё, что я делал, было, конечно, глупо, только в тот момент я не мог этого сообразить и старательно делал тестю искусственное дыхание, вызывал «скорую», пытался перевязать. Он умер у меня на руках. Пуля попала в сердце или совсем рядом.

Потом я позвонил Диме. Попросил защиты. У меня больше не было знакомых ментов. Димон обещал поговорить с оперативниками и сказал, чтобы я их дождался. Я сразу же позвонил в милицию.

Пока ехали медики, я снял Доспехи и спрятал их вместе с мечом и «стечкиным» в дальний угол платяного шкафа под груду старых одеял. Я не хотел, чтобы их видел кто-нибудь посторонний.

Примчались менты. Я рассказал им, как было дело, и попросил связаться с оперуполномоченным Боярским. Эти мусора Димона хорошо знали, поэтому обошлось без задержания. Я подписал протокол предварительного допроса, внимательно прочитав. Я сказал, что не знаю, кому понадобилось убивать тестя, и что у меня самого нет врагов.

Прибыли криминалисты. По кухне ходил фотограф, сверкая фиолетовой вспышкой. У стола сиротливо жались санитары. В комнате опера устроили что-то типа штаба. И тут приехала Маринка с Валерией Львовной.

Сушить в одиночку здоровенную авиационную воронку – почти сизифов труд. Но у меня не было выбора. Нужны были ПТРД и к ним патроны. Всё это мы с Крейзи утопили в яме давным-давно. Ружья я достал, а вот с патронами пришлось повозиться: за долгие годы воронка успела заплыть грязью, а чтобы в ней покопаться, следовало вычерпать всю воду. Что я и делал – ведром. С равным успехом можно осушать чайной ложкой Байкал. Хорошо, что ещё не было дождя. Я устал как собака, пальцы ломило от холода, и только злость помогала мне выдержать нечеловеческие лишения дикой трофейной работы. Сходным образом, должно быть, истязают «чёрных следопытов» в аду. Мне повезло раньше времени не узнать этого. Мою пулю принял тесть.