Николай Иванов - Афганский шторм

– Мы пошли, – напомнил о себе связист.

– Да, конечно, работайте.

Специалисты, теперь уже без патрульных, пересекли площадь напротив почтамта, вдвоем подняли крышку люка. Старший спустился в шахту первым, напарник передал ему ящик с инструментами и, оглядевшись, полез вслед за ним. Люк остался открытым, и Насрулла подумал: как бы кто не упал туда. Скоро сумерки, а сколько проработают под землей связисты – кто ж их знает.

«Если через час не вылезут, надо будет поставить там одного патрульного, – подумал старший лейтенант. – Не хватало еще, чтобы в мое дежурство туда кто-нибудь упал и свернул себе шею».

27 декабря 1979 года. 16 часов 30 минут. Кабул

Ах, пандшанба – святой и лукавый для мусульманина день. Скажи «пандшанба» мужчине – и он подмигнет, гордо расправит плечи. Зардеется женщина, отведя взгляд, и побыстрее займется какой-нибудь работой. Пандшанба – это скорее дух, это ожидание, предвкушение чего-то светлого, лучшего. И не пытайтесь искать здесь перевод, ибо просто перевод ничего не прояснит и не расскажет, так как означает один из дней недели – четверг.

Правда, четверг на Востоке – это как наша суббота. Конец недели. Завтра – выходной. Хозяйка пересмотрит все запасы и обязательно разведет огонь – калить масло. Значит, будет в доме плов, и, может быть, впервые за всю неделю семью ожидает плотный ужин. Ублаженный едой, сытый, довольный мужчина обязательно придет в эту ночь к жене. Ах, пандшанба – лукавый и безоглядный день недели.

Назначил на этот день прием во Дворце и Амин. К обеду приглашались члены Политбюро с женами, а в 14 часов пожелал он выступить перед высшим командным составом армии и журналистами. Речь – о политическом положении в стране и причинах приглашения советских войск. Начальник Главпура Экбаль Вазири планировал ответную речь.

Однако вместо Амина к собравшимся вышел встревоженный врач:

– Товарищи, выступления Хафизуллы Амина не будет. Он плохо себя чувствует после обеда. Я думаю, что это отравление.

…По четвергам в Кабуле подавалась в дома и горячая вода. На два-три часа, но успеть помыться, затеять стирку можно. Главное, не прозевать это время, поймать, когда заработают трубы.

Утром 27-го они молчали, и полковник Анатолий Владимирович Алексеев, старший среди советников в афганском госпитале, разрешил врачам задержаться с обеда, если вдруг воду включат в это время. Да и по опыту уже знал: если день прошел относительно спокойно, то ночь уже жди крутежную.

Впрочем, с приходом наших войск обстановка в Кабуле стала намного спокойнее. Да и из посольства дали команду: с сегодняшнего дня всех советских больных отправлять в медсанбат к десантникам. К десантникам так к десантникам, хотя, съездив к ним в дивизию, расположившуюся на пустыре за аэродромом, он увидел из медсанбата только несколько наспех поставленных палаток.

– Справитесь? – озабоченно спросил начмеда, тут же руководившего сортировкой ящиков с медимуществом.

Тот, сбив на затылок шапку, смерил взглядом стоявшего рядом мушавера: за кого нас принимаешь, перед тобой – ВДВ, а не какая-нибудь пехота с «солярой». Словом, старая песня: ВДВ – это щит Родины, а все остальные войска лишь заклепки на этом щите.

– Ну-ну, – усмехнулся в свою очередь и Алексеев, по Ленинграду зная неистребимый десантный гонор. – Но на всякий случай, чтобы знали: госпиталь – вон та крыша в центре города, видите? Если что – сразу к нам.

Выбираясь с занесенного снегом пустыря на дорогу, подумал: жизнь рассудит. Дай Бог, как говорится, чтобы все у них обошлось своими силами, да только… А, что загадывать. Полгода назад, на инструктаже перед отправкой в Афганистан, им сказали:

– От вас, врачей не должно исходить никакой политики, симпатий или антипатий. Ваша политика там одна – высочайший профессионализм. Лечите людей, а не идеологию.

Группа подобралась достаточно сильной. Настолько сильной, что уже через месяц работы афганцы назначили во главе основных отделений госпиталя военных медиков. Обиделись, правда, гражданские врачи, приехавшие намного раньше, но было бы за что: они, как правило, считались специалистами в какой то одной области, работали выборочно. Офицеры же могли вести операции вне зависимости от локализации ранений – и на черепе, и на животе, и на конечностях. Словом, кто поступил – тот и наш.

Тем более что раненых становилось все больше и больше с каждым днем, а пули и осколки – они не разбирают, куда им впиться в человека.