Юрий Гаврюченков - Пожиратели гашиша

— Как это «опять»? — не понял я. — Мы с тобой с тех пор, как ты меня заложил, больше не виделись.

— Я бы не хотел говорить с тобой в таком ключе, в таком тоне, — напористо заявил Леша. — Или сбавляй обороты, или катись отсюда!

Ах вот как! Сексот окончательно оборзел. Я рванул из кармана «Токарева» и лишь после этого понял, что испугал Лешу гораздно раньше, — хамил он явно с перепугу. Я взвел курок. Лицо Есикова побледнело. Ссыт, гад, очко не железное!

— Ты что, падаль, на мировую, что ли, потянул, — выцедил я, глядя в побелевшую морду подельника, — вообразил, что тебе все простится?

Леша судорожно глотнул и вдруг ожил.

— Я понимаю, понимаю все, — зачастил он, заслоняясь выставленными ладонями, — виноват. Я вправду нехорошо поступил, меня заставили, ты ведь знаешь, как там заставляют, ты же все понимаешь…

— Ты, гад, ссучился. Явку с повинной написал, душу захотел облегчить. Признание, конечно, очищает совесть, но и у меня она чиста — «На свободу с чистой совестью!» — хотя я ее ничем не пачкал. А вот ты изгадился, падла, продал товарища. Я тебе что-нибудь плохое сделал?

— Нет, — выдавил Леша. — Но ведь иначе тогда было нельзя. Проиграл — плати, правила в жизни такие. Надо уметь проигрывать…

От этих слов меня аж перекосило, и я с трудом удержался, чтобы не нажать на курок. Забрызгал бы его потрохами всю кухню, не будь у меня других планов относительно его участи.

— Ну так и проигрывал бы как надо — в одиночку. Почему я вместо тебя три года из жизни выкинул? Я эти три года никогда не отживу!..

— Нет, ты не понимаешь, — скорбно покачал головой Леша, и это меня взбесило. Во страха не знает! Я врезал ему рукояткой пистолета по роже и с удовольствием понаблюдал, как сексот отплевывается кровью.

— Зря ты так, — наконец вымолвил он. — Ей-Богу, зря.

В другое время я бы перед этим недоумком спасовал, но в теперешнем состоянии я был невосприимчив к Лешкиным доводам, как всегда убедительным. Тело полыхало изнутри огнем, голова разламывалась от боли, а схема действий, тщательно продуманная за ночь, казалась самим совершенством.

— Все, — бросил я, — хорош трендеть, пошли.

— Никуда я с тобой не пойду, — наотрез отказался Леша. — Куда это идти?

— Со мной, козлятина, — разминая затекшие мышцы лица, осклалился я, — в мир иной!

Леша покачал головой.

Я чуть опустил дуло пистолета и нажал на спуск. Этого подонка следовало проучить, ну и пусть, что попаду! В узкой кухоньке выстрел стегнул по ушам. Так бахать мог только советский ТТ. Пуля прошла между ног Есикова, едва не задев гениталии, прошила балконную дверь и исчезла в пустоте.

— Пойдешь, куда скажут. — Голос звучал слишком тихо, и я взял тоном выше. — Будешь тупо-рылиться, засажу в живот всю обойму, я шутить с тобой не намерен!

Я вытолкал Лешу на улицу, и мы сели в машину.

— И куда мы едем? — неожиданно мирно поинтересовался он.

— За город, — неохотно ответил я. — На хэппи-энд.

Леша удержался от поправок, хотя ему очень этого хотелось. Он вообще вел себя поразительно спокойно, а меня это злило. Теперь я вдвойне ненавидел эту сволочь — за то, какой он обаятельный и хороший. Плохим, по традиции, оказался я.

На Колтушском шоссе я загнал машину в лес и вынул из багажника свою достославную лопату. Леша мирно сидел в кабине и ждал.

— Вылезай. — Я грубо схватил его за плечо и потащил за собой. Выбрав небольшую полянку, я толкнул подельничка к дереву и сунул в руку лопату. — Рой здесь.

— Чего ты хочешь? — спросил он.

— Вернуть кое-какие долги. Раньше я брал у земли то, что не клал, а теперь положу то, что не брал.

— Тебе это действительно нужно? — мягко заметил он. Снисходительно даже, словно догадываясь, что, если меня не злить, никто его не убьет.

— Не твое собачье дело, паскуда, — огрызнулся я. — Помнишь эту лопату, еще со студенческой практики, верно? Так что копай, копай.

Леша принялся за работу. Он замерил длину под свой рост, аккуратно снял дерн и принялся выкидывать землю, время от времени останавливаясь, чтобы перерубить корень. Я опустился на корточки и, не мигая, стал наблюдать за ним. Сумерки незаметно перешли в темноту, а горка земли постепенно увеличивалась в размерах. Когда он углубился по пояс, я скомандовал отбой.

— Хорош. — Я натужно поднялся, хрустнув всеми суставами разом. — Вылезай наверх и раздевайся.

— А раздеваться-то зачем? — Леша проворно выбрался наружу и стал отряхивать штаны.

— Петухом тебя хочу сделать, — ощерился я. — Словишь заслуженный кайф перед смертью.