Юрий Гаврюченков - Пожиратели гашиша

— Гуд афтенун, — поприветствовал я хозяйку, втолкнув азера через порог, и последовал за ним.

Малик согласился сотрудничать, когда мы пообещали сохранить ему жизнь. Возможно, он и сам в это не очень-то верил, но иного выхода у него просто не было.

— Ах, — Мария Анатольевна побелела под стать каррарскому мрамору и прижала руки к груди. Надо заметить, что она была на двенадцать лет старше Петровича. Сердечко схватило? Случается. Не нужно конфликтные ситуации создавать.

Особенно добило одиозную мадам появление насупившегося Славы, тяжело переставлявшего ноги.

— Бинт есть? — без лишних церемоний спросил он.

— Ап-ап, — кивнула Мария Анатольевна.

— Неси. — Хлюпая кроссовками, он последовал за Афанасьевой в ванную, а я запер обе двери и подтолкнул Малика в комнату, усадив на диван. Руки ему, естественно, не развязали — потерпит. Все равно ждать ему осталось недолго — бригадир был однозначно уготован на роль жертвенного тельца.

— Ну, заходите, Мария Анатольевна, — пригласил я, когда наша сладкая парочка возвратилась в комнату, причем Слава тащил небольшой стенной шкафчик, в котором помещалась аптечка. Копаться подолгу он не любил.

— Зачем вы пришли? — очаровательно пролепетала Мария Анатольевна. И куда девалась та высокомерная дама, которую мы наблюдали — когда? — вчера?

Слава разулся и осторожно стащил штаны. Афанасьева брезгливо поморщилась. Кровь на голом теле — зрелище не для слабонервных, вдобавок кожа была здорово иссечена осколками. Тут требовалось хирургическое вмешательство, но он еще легко отделался — зацепило только икры и бедра, а могло ведь и в голову, как азеровскому водиле: с виду целый, хороший, только мертвый — на виске небольшая дырочка. Осколки у РГО все-таки были массивными и кости черепа пробивали запросто.

Я со стуком опустил кейс на итальянский столик работы XVIII века, откинул крышку и продемонстрировал содержимое. Мария Анатольевна вздрогнула и отвела взгляд от Славиных конечностей. Увиденное в кейсе впечатлило ее, а от вида лежащего поверх денег «тэтэшника» вообще едва не стошнило.

— Я приехал с вами рассчитаться, — ледяным голосом произнес я.

У Афанасьевой даже рот приоткрылся. Малик неподвижно сидел, с полным безразличием наблюдая за нами, но, когда я протянул руку к пистолету, ощутимо заскучал.

— Когда вы явились ко мне произвести расчет, — мои пальцы легли на ствол «Токарева», — то, уходя в запальчивости, изволили позабыть дневники своего мужа. Но я уважаю память покойного. — Я отодвинул пистолет и аккуратно выложил на полированную крышку стола рабочую тетрадь и полевой дневник узбекской экспедиции. — Возьмите, они по праву ваши. — Сверху я дополнил все это пачкой баксов. Получилась прехорошенькая пирамидка. — И это тоже. Остальное — наше с компаньоном. Мы их заработали честно, своим трудом. Потом и… кровью. Вы со мной согласны?

— Согласна, — утвердительно кивнула Мария Анатольевна. — Конечно, согласна.

Еще бы ты была несогласна!

— Мы цивилизованные люди, — повторил я ей слова де Мегиддельяра, — поэтому не надо никогда забывать, как следует вести себя. Использовать же головорезов для выяснения отношений личного характера — это очень неинтеллигентно.

— Да-да.

— Наше терпение при всем уважении к вам тоже не беспредельно…

— Я все поняла, — пролепетала Афанасьева.

Слава громко зашипел сквозь зубы, вытаскивая пинцетом из икроножной мышцы квадратный зазубренный осколок.

— Водка есть? — натужно спросил он. Пот выступил крупными каплями на его побелевшем лбу.

— Коньяк, ликер, что-нибудь спиртное, — подсказал я.

— Разумеется. — С девичьей грацией Мария Анатольевна выскользнула из спальни, звякнула в соседней комнате стеклом серванта и вернулась с полной бутылкой старого армянского коньяка. Слава сорвал зубами пробку и в один присест выхлестал половину.

— Я рад, что вы на нас не в обиде, — сказал я. — Поверьте, моей вины в гибели вашего мужа действительно нет.

— Конечно-конечно, — испуганно согласилась Афанасьева.

Нашествие варваров с подставой собственной «крыши» ее сломило. Думаю, что теперь она помышляла лишь о том, как аукнется ей вся эта история, когда мы отпустим Малика.

Разрушая образ цивилизованного человека, я взял бутылку и продегустировал содержимое прямо из горлышка. Коньяк опалил язык. Букет у него был потрясный! Я с наслаждением выдохнул.

— В ваших же интересах сделать так, чтобы об этой истории все забыли, — посоветовал я, ставя бутылку на место.