Юрий Гаврюченков - Пожиратели гашиша

Я покрылся холодным потом, а сердце сжалось, послав леденящий импульс. А что если не дебилы начали ту бойню? Ведь первый выстрел был пистолетный, а волыны у ребят не водились. Первым стрелять мог только Афанасьев, и, зная крутой нрав Петровича, я вправе был предположить, что он решил разом пресечь возможность возникновения конфликта, выйдя прогуляться «за бархан» со своей автоматической «Астрой». Я представил реакцию Валеры и Жени и понял, что на их месте действовал бы, наверное, так же. Что они могли подумать, когда шеф, откопавший кучу рыжья, [12] Рыжье (жарг.) — золото (прим. автора). начал по ним шмалять? Что половина больше четверти? А когда зашли в палатку и обнаружили, что второй археолог исчез вместе со своей долей добычи?

Ответа здесь и не требовалось. А вот что бы сделал Петрович со мной: предложил поделить навар от продажи остальных мулечек, найденных в могильнике, или… Вот уж воистину, «умножая знание, умножаешь страдание».

Я оторопело заглянул в дневник, который приятно грел колени, и прочел последний абзац — аккуратненький прямоугольничек, написанный знакомым мелким почерком. « ПРИМЕЧАНИЕ : отрицательное воздействие излучения, исходящего от обнаженного клинка кинжала, отмечено ассистентом, у которого в тот момент существенно увеличился диаметр зрачка, а на лице выступили крупные капли пота». «Ассистент»… Что предложил бы доктор исторических наук Василий Петрович Афанасьев своему ассистенту, возвратившись в палатку из прокаленной солнцем степи с дымящейся «Астрой» в руках? Долю в добыче, соавторство? Или выпустил бы в грудь остаток обоймы, наблюдая, как расширяется зрачок, не реагируя больше на свет? Кем я был для Петровича, — нет, не до находки, а после, когда он прочел арабскую вязь и понял, что за предметы держит в руках? Остался ли я для него коллегой или вмиг превратился в ненужного и опасного соперника?

Я хотел верить и верил, что компаньона он не мог предать. Однако вылазка Петровича не давала мне покоя. Его истинные намерения оказались невыясненными и теперь навсегда останутся для меня тайной. Прискорбно, но это так.

Я вспомнил Марию Анатольевну, до сих пор ждущую мужа из экспедиции, еще не знающую, что стала вдовой. Извещать об этом и вообще с ней встречаться мне теперь совсем не хотелось. Я бросил на стол полевой дневник с незаконченными заметками Афанасьева: еще один пройденный этап. Украшений ас-Сабаха больше нет, и писать о них, стало быть, нечего.

Посидев еще немного в кабинете, я пошел на кухню и сварил кофе. На душе стало тяжко. И от прочтения дневников, и от осознания, что последние две недели моя жизнь — это сплошные трупы. Три рабочих-бича, Афанасьев, Валера, Женя, немцы, Гоша и арабы, арабы, арабы… И передвижная милицейская группа, которую уделал мой компаньон. Моча ему в голову ударила, афганский синдром взыграл — всегда начеку, или будешь убит. А после зоны ему и повода уже никакого не надо, наверное. По себе знаю: уж на что я человек мирный, а эту лягавую сволочь готов голыми руками душить — за дело ли, просто… Отечественная исправительная система нашей любимой Родины своих граждан здорово в этом плане исправляет. Я не успел обдумать эту мысль, как в дверь весело позвонили.

Сто лет будет жить, только что о нем вспоминал — Слава, счастливый и пьяный, собственной персоной завалил в прихожую.

— А у меня все ништяк, — с порога объявил он, протягивая мешок.

— Приятно слышать, — сказал я, заглядывая в пакет.

Слава прибарахлился, водки купил, ого! — закуски. Да-а, разгулялся мужчина.

— Какими новостями порадуешь?

— С Ксенией встретился, — мы уселись на кухне, Слава вскрыл бутылку «Смирнофф», и я за компанию дернул рюмочку, — и соединились.

— Интересно, продолжай. — Я положил на хлеб толстый ломоть ветчины и закусил. Под водочку сообщение друга показалось крайне интригующим.

— Да нет, я не то хотел сказать, — смутился Слава, — хотя и это тоже. В общем, мы помирились и сошлись. Я теперь у нее живу.

— Поздравляю. — Я искренне обрадовался и протянул ему руку.

Обменявшись крепким мужским пожатием, мы пропустили еще по сотке, я обильно закусил и подумал, что увлекаться особо не стоит.

— Женюсь, наверное, — довольно улыбнулся своей щербатой пастью Слава. Зубки у него на зоне основательно подпортились, левого переднего и резца вообще недоставало — то ли выбили, то ли выпали сами. Изо рта у него шел гнилой запах, и я сделал усилие, чтобы не поморщиться. О зубной щетке с пастой он, наверное, с Афгана забыл.