Андрей Таманцев - Автономный рейд

Ну не болван ли я, что мечтаю иметь напарницу, с которой — что в бой, что в койку?! Болван. Ибо сказано в уставе: не путай любовь с работой, не блуди на службе.

Битых полтора часа, вместо того чтобы обсуждать детали неотложных дел, мы потратили на ее капризы и мои объяснения, извинения и заискивания. Без толку. Она то плакала, то молчала глухо, как партизанка в гестапо. И я прибег к последнему в своем небогатом арсенале средству. Положил руку на ее круглое, нежное, но возбуждающе массивное плечо и сказал, не скрывая своего отчаяния:

— Или — или. Или ты сейчас же кончаешь свои штучки... Или мы вежливо расходимся. Я это уже проходил и знаю, что выжить, когда на одном теле две головы спорят, кто главнее, невозможно.

Нет, у меня в самом деле не было иного выбора. Будь я инженером-строителем, мог бы себе позволить любовницу или близкого партнера, у которой свое мнение о... о диаметре каких-нибудь патрубков. Но я хочу выжить там, где судьбу решает легкое нажатие на курок, даже просто взгляд порой. Ситуация так оборачивалась, что ей, возможно, чтобы спасти меня, придется стрелять в тех, кто ее выкормил. В того же генерала Ноплейко, например. И если она при этом, вопреки даже не слову, а взгляду моему, будет решать по-своему...

Хватит с меня.

— Если ты хочешь покончить с собой — твоя воля. Но — без меня. Какие мои годы, найду другую.

Она молчала, и я стал прикидывать: если При сейчас заставит меня уйти или уйдет сама, то мне уже плевать будет на судьбу ее сестрицы, оставшейся в руках у Гнома.

Да и вообще, все происки Катка станут мне по барабану.

Единственный, кому я остаюсь что-то должен, — Женька Шмелев.

Надо выручать паршивца и его слишком покорную жену. Вот бабы: никогда меры не знают. Ни в строптивости, ни в наоборот. А все-таки жаль, что с При не вышло. Я надеялся в делах Шмелева и на ее помощь...

Боль в груди была такая, словно из сердца шуруп вывинчивали.

По телику бы такое увидел — выключил бы. Но с При я иначе не мог. Все или ничего. Я не смотрел в ее сторону, уставясь в потолок, но внимательно слушал: сейчас шутки кончились, на войне как на войне. Не знал же я, какие еще инструкции на мой счет давали ей начальнички. Не знал сейчас даже: а в самом ли деле ее пытались похитить. Может, это все шуточки, чтобы выманить меня?

При встала, покопошилась в своем белье, щелкнула какими-то резинками.

"Одевается. Значит, решила. Надо приготовить колено и локоть — она теперь наученная, а при ее массе, если навалится всем телом, я уже не вывернусь...

Бог мой, неужели Ты заставишь меня убивать ее?" При, мягко ступая — как она умела сделать свое тело невесомым! — обошла изножье тахты, постояла мгновение надо мной и двинулась. Не я, не мозг — инстинкт, как пружина бойка, рванул меня в сторону и вверх, ставя на корточки и выбрасывая с беззвучным выдохом левый кулак вперед...

При стояла передо мной на полу — коленопреклоненная. Спрятав опущенное лицо за не чесанной после приступа страсти гривой. Молчала. Руки безвольно расслаблены. Торс обмяк. При такой позе быстро ударить невозможно: мышцы, напрягаясь под обнаженной кожей, выдадут малейшее движение за целую вечность до него. Издевается? Или решила поиграть в смирение?

— Прости, дорогой... Сама не знаю, что со мной. Но не могу без тебя...

Потерпи, а? — Она подняла лицо, посмотрела на меня сухими, шало поблескивающими зрачками и прижала к ключицам добела сжатые кулачки. — Не могу, не умею я — быстро... Тупая, да?

Последнее она произнесла, увидев мое изумленное остолбенение, и в этом она уже кокетничала. И это явное притворство подчеркнуло искренность предыдущего. И еще в ее изумрудных глазах мелькнуло настороженное внимание: а не слишком ли я торжествую, поставив ее на колени? Позерка. Актрисуля. Но фиг с ним, я был до того рад, что чуть не бросился ее целовать и поднимать с пола. Слава богу, хватило ума вспомнить, что женщина лучше знает, какого ей нужно. И уж коль она решила постоять на коленях, значит, ей сейчас требуется именно это. Поэтому я опустил руки и успокоенно сел перед ней на край кровати. Сказал, проталкивая сухой шершавый ком в глотке:

— Я люблю тебя... — Она слушала, читая взглядом движения моих губ. — Я хочу жить не просто рядом... Вместе с тобой. Понимаешь?

Она была завороженно неподвижна, и я повторил:

— Понимаешь? — Мой голос дрогнул, выдавая неуверенность. Сейчас так легко было сказануть что-то лишнее.

— Да-а, — наконец выдохнула она, освобождаясь от ступора и поднимая на меня свои изумрудные шальные глаза. — Я обожаю тебя, дорогой... Ради тебя — чтобы быть с тобой — я растопчу кого угодно... Плевала я на Контору! Не хочешь говорить, дорогой, и не надо. Буду служить, кому и как прикажешь.