Сегодня вечером он сделает Марине предложение. Или, лучше, с утра. Нет, надо подготовиться, слова подобрать, а главное — присмотреться, узнать ее получше. Тахир верил, что ему не откажут. Он сильный, уверенный, профессия мужественная и таинственная — КГБ. Она бросит свой комбинат, хотя спорт резко бросать не надо, фигура-то на загляденье. Поступит в институт, ей надо заниматься искусствами: литературой, живописью, много стихов знает, картины с первого взгляда определяет, в каком стиле и кем написана. У него будет интеллигентная жена, красивая и элегантная. Будет учить Тахира манерам, самому некогда выучиться. А потом они поедут в Москву, — Тахир там служил полгода, и ему город понравился, возможности несравнимые. И родня в Москве есть, тоже помогут!
Обогнув плоские холмы предгорья, перескочив по хлипкому мостику каменную россыпь речки, дорога справилась с волнением и направилась вверх, набирая петлями высоту. Горы тоже стремительно увеличивали мощь и размеры, но пока еще они были засажены яблоневыми садами. Иногда вдали, на выжженных солнцем склонах можно было различить медленно ползущие кляксы грязно-соломенного цвета — это кормились отары овец, где-нибудь рядом гарцевала блошиная фигурка чабана на коне.
В милиции он проработал года два: год участковым, второй — в только что образованном ОМОНе. Участковым было особенно трудно — изнурительные обходы квартир, ежедневные звонки о пьянках и разборках внутри семейств. Чуть ли не «шестеркой» стал себя ощущать — и из-за пренебрежения со стороны коллег из РОВД, и потому, что работал в «Орбите», в своем же районе. Алкаши и шпана с ним раскланивались, на базаре торгаши и спекулянты, хитро мигая и причмокивая, норовили сунуть тайком в сумку чего повкуснее (один идиот мясник напихал говяжьей вырезки прямо на хлеб, — разозлился и побил того мясника, так остальные решили, что качество говядины его не устроило). Но главное — тупость и бесперспективность его раздражали. Он тонул и тупел «на этой войне», участковые жили дружно: вместе напивались по вечерам, вместе водили в опорный пункт баб, запираясь и отключая телефон на ночь, вместе долго и нудно били морды каким-нибудь «слишком борзым ханыгам». Он старался не отставать от остальных, но заметил — и учеба на заочном уже стала хромать, и сама работа тошноту вызывала. Поэтому с помощью отца ушел в ОМОН. И там иногда случались заварухи для настоящих мужиков.
Сашка, одноклассник и приятель, как-то посидел с ним за бутылкой (собирались на пару к Натали, общей возлюбленной, в гости махнуть), послушал его героические рассказы, резюмировал:
— Тебе, Таха, нельзя долго на такой работе сидеть. У тебя есть склонность к насилию, и когда даешь ей волю, ты сам звереешь и тупеешь. А зачем тебе это? В мордоворотах ходить каждый дурак может. Ты пробивайся туда, где мозгами воюют, раз уж так нравится тебе сама война.
Тахир обиделся, они поругались, но слова приятеля, чей ум уважал, запали в душу. Затем случились два происшествия, которые и подтолкнули к решению идти в КГБ.
Сперва произошел срыв. ОМОН на первых порах, сразу после формирования, очень натаскивали, заставляли каждый день на базе заниматься кроссами, плавать, с тяжестями возиться; через день по вечерам водили на стрельбище или в зал единоборств. И после пьянства да блядства в участковых Тахиру трудновато приходилось. А тут устроили марш-бросок по проклятым горам в полном боевом облачении — с бронежилетами, АКМ, рожками, в тяжеленных ботинках, воздухонепроницаемой униформе… От Медео до города по горам, да не по тропам — продирайся через колючие заросли, вверх-вниз, половина взвода сошла с дистанции. Тахир добежал, пусть и не первым, не позволил себе отстать. Только присели — тревога. Выезд на Первую Алма-Ату, облава, наркоманов с притона спугнули, те гашиша накурились, с ножами и отвертками на мирных прохожих кидались. В общем, устал жутко. Утром домой возвращался. Зашел в свой подъезд, на третий этаж к родной квартире поднимался. А тут крики, вопли «убивают!..» — соседи пьющие очередную разборку устроили. Он не обратил внимания, зашел к себе, мать ему завтрак сразу на стол поставила, чтобы поел и отсыпаться завалился. Сама по магазинам отправилась. Он лег — от шума спать не может. И тут младший брат из школы вернулся — говорит, в подъезде пьяный сосед к матери пристает. (Потом выяснилось, что сосед пытался «о жизни поговорить».)
Тахир выскочил в штанах на голое тело и начал его колошматить за все: за усталость, за раздражение, за бессонницу. Его ни брат, ни соседи оторвать не могли. Сперва лицо алкашу изуродовал, потом на пинках из подъезда и из двора вынес. Жена алкаша наряд милиции вызвала, те Тахира не тронули. «Сам нарвался» — констатировали. Но все соседи были шокированы его яростью. Собственная мать долго плакала, запершись в ванной, а вечером яростно кричала на отца, требуя, чтобы тот объяснил сыну — как не надо себя вести.
Читать дальше