Юрий Ищенко: Черный альпинист

— Ужас какой! — возмутилась Марина.

— Может быть, басня. Но принцип верный. Ученик должен уметь смотреть вокруг, на учителя, на остальных, и сам все понимать. С помощью интуиции. А иначе не поймет, и это очень верно. Одно дело правило вызубрить. Другое дело, когда правило спасет вдруг тебе шкуру, и ты его ощутишь, поймешь нутром. Это очень правильно…

Марина нахмурилась, то ли не соглашаясь, то ли думая о чем-то своем. Наконец спросила:

— Тахир, ты сказал, что тебе с работы помогли на турбазу отправиться. А что это за работа? Ты же милиционер? Или на турбазе за кем-то следить будешь? А я для прикрытия? Я даже не обижусь, но хотелось бы знать…

Он достал из внутреннего кармана пиджака новенькую красную «корочку», передал ей. Марина развернула документ. Увидела надпись: «Комитет Государственной Безопасности», внутри была фотография Тахира в форме, с погонами сержанта.

— Господи, помилуй, — изумленно прошептала Марина.

— Не дрейфь, — весело посоветовал Тахир. — Да, я не договорил о монахах. Я сегодня получил палкой от учителя, и не зря. Прощать обид не буду, но обижать тоже не буду. И мстить по-умному, а не очертя голову надо. Думаю, Дмитрич это и хотел мне объяснить.

— Я не очень понимаю, — обиженно сказала Марина, все еще изучая «корочку».

— Ничего, это я так, — Тахир бережно спрятал документ.

— Так какие дела тебя ждут на турбазе? Или нельзя говорить?

— А-а, хорошие дела. Я пошел к начальству и предложил, что раз я в отпуске, то использую время для повышения квалификации. Я только разрядник по альпинизму, а если сделаю зачетное восхождение на «пятерку», это такая гора сложная, то стану кандидатом в мастера по альпинизму. И они дали добро.

Они выехали по южной трассе за пределы Алма-Аты, помчались с ветерком по направлению к границе с Китаем. Горы опять теснились с правой стороны, наседали на поля, засаженные табаком. Чернолицые уйгурки рвали с кустов листья, закидывали в корзины за спиной. Иногда попадались посадки лука, залитые водой, в грязи семенили маленькие трудолюбивые корейцы — шабашили по договору с колхозами. В колхозах корейцы работать не любили.

Солнце начинало клониться к закату, и Тахир спешил, обгоняя попутки. Марина скорости не боялась, наслаждалась ветром, треплющим в приспущенное окно ее волосы, пейзажем с блестящими пирамидальными тополями, озерками, степью. На шестидесятом километре притормозили у чайханы, взяли шашлыка шесть палочек, по свежей лепешке умяли, запили лимонадом. Теперь надо было за Талгаром сворачивать в горы.

— Садись назад, там плед, укройся и спи, — посоветовал Тахир Марине. — Опоздали мы немного с выездом, на турбазу попадем затемно.

— А нас устроят?

— Не боись, Тахира там знают, — горделиво ответил Тахир.

Марина уснула, хотя «жигуленок» весьма потряхивало на скорости — трасса становилась все хуже. Тахир поглядывал на спящую в зеркальце заднего обзора. Страсти из-за нее в его жизни разгорелись нешуточные. Марина об этом пока не ведала.

После последней встречи, когда они всю ночь гуляли недалеко от его дома, на речке, и впервые долго и откровенно рассказывали друг дружке о себе, он был поражен. Он смог поделиться с женщиной, девчонкой-соплячкой, своими сомнениями, даже опасениями, смог довериться! И, отвезя ее на такси к общаге, вернулся домой, сел, вспомнил еще раз весь разговор — и решил, что нужно на Марине жениться во что бы то ни стало. И, как подобает уйгуру, рассказал о решении матери. А мать, преподающая в институте английский и немецкий, доктор наук, узнав, что его избранница русская, впала в отчаяние. Оказалось, что они мусульмане (Тахир этот вопрос представлял смутно), они должны беречь и продолжать свой род, кровь, уйгурскую нацию, в конце концов. И девушку ему уже давно подобрали в Чилике, родня так решила, скромную, работящую, из богатого и достойного рода. А не городскую шалаву! Мать говорила по-уйгурски, быстрым шепотом, и только русские ругательства Тахир понимал хорошо, поэтому взбесился, сам стал ругаться, хлопнул дверью и ушел ночевать к сослуживцу. Тогда в милиции еще никто не знал о его переводе в КГБ, и отношения были нормальными. А сам перевод расценили как предательство — эти два министерства резко и издавна враждовали.

«Жигуленок» выехал на развилку, где асфальт кончился, в три стороны разбегались грунтовые дороги, изуродованные дождями и сельскохозяйственной техникой. Тахир разглядел выцветший указатель «Совхоз „Горный гигант“», свернул, поехал, резко сбросив скорость. Боялся за отцовскую машину и не хотел раньше времени разбудить Марину. Они и так много разговаривали, от говорильни у него часто голова начинала болеть.