Cassandra Claire - Draco Sinister

«…Может, ты и купил свое место в команде, но ловец ты просто отличный — один из лучших,

против кого мне приходилось играть. Ты заставлял меня постоянно оглядываться, больше такого

никто не мог сделать. Мне даже нравится твоя целеустремленность, когда ты меня бьешь. Значит, ты

все-таки решительный человек. Сильный. Достойный соперник. Не из тех, кто легко отказывается».

«…Я не отказываюсь».

«…Правда? Прости, я видимо, что-то недослышал, когда ты сказал «я не могу»».

Драко почувствовал, как у него внутри что-то решительно сжалось, и мгла вокруг него

сумасшедше задрожала.

«…Да убейте меня и покончим со всем этим», — простонал он и отвернулся.

«…Нет. Помнишь, что они сказали? Если кого они и хотят заполучить к себе, то тебя. Коль ты

не думаешь, что способен на что-то, коль ты такой слабак и трус, сказал бы раньше, Малфой, тогда

ты и вправду ничего лучшего не заслуживаешь».

Он услышал голос Джинни:

«…Ты думаешь, что все так, но это неправда».

Ее опять перебил Гарри:

«…Дай-ка я тебе кое-что скажу, Малфой. На самом деле все не так, просто тебе хочется так

думать, чтобы убедить себя в том, что у тебя нет выбора. Но выбор-то есть всегда, каждую секунду в

своей жизни ты выбираешь одну вещь и отказываешься от другой, и именно это делает тебя таким,

какой ты есть. Ну, так кто же ты, Малфой?»

Драко открыл рот и заговорил, услышав свой шепот:

— Я не знаю.

413

Голос Гермионы звучал требовательно, обвиняюще, в ее голосе не было больше мягкости.

«…Так ты не знаешь? Тебе стоит с этим разобраться».

«…Ты не можешь вот так — взять и пойти на попятный, — голос Гарри был резок и груб от

наполнявшего его отчаяния и гнева. — Я был о тебе лучшего мнения. Даже когда ты не был мне

другом, ты был хотя бы достойным врагом. И что теперь? Позволишь ему контролировать тебя,

уничтожить тебя и даже не попробуешь этому воспротивиться? Что с тобой произошло? Давно ли ты

стал таким трусом?»

Глаза Драко распахнулись, и он увидел перед собой узкий туннель: свет и тьма. Его что-то

невыносимо распирало его изнутри, он не мог понять, что, но уже слышал собственное дыхание,

резкое, сбивающееся; чувствовал, как сердце разгоняется у него в груди…

«…Я не трус».

«…Да ну? Будь я на твоем месте, я бы боролся. Но, подозреваю, дело тут во мне — я всегда и со

всем пытаюсь бороться. Я-то не испорченный маленький мальчик, привыкший, чтобы ему все

подносили на блюдечке. Все, чего ты добился, — не твоя заслуга, наверное, именно поэтому ты

такой бесхребетный».

Это была такая чудовищная несправедливость, что у Драко из головы выветрился весь серый

туман.

«…Испорченный? — он сам слышал ярость в своем мысленно голосе. — Тебе ли, черт возьми,

этого не знать, Поттер! Скажи ты мне это в лицо, я переломал бы тебе все пальцы!»

«…Да что ты? — в голосе Гарри проскользнул сдавленный смешок. Поверьте, Гарри

действительно был способен смеяться в такой момент. — Ты всегда что-то твердил про хорошую

игру, Малфой».

«…Отправляйся к черту!» — разъяренно рявкнул Драко.

«…Ужасно смешно, особенно с учетом того, что там я и окажусь через пять минут, если ты все это

не прекратишь. Причем именно ты меня туда и отправишь. Как тебе шуточка?»

Драко почувствовал, как у него внутри все окаменело, и сквозь темноту, как сквозь трещину в

стекле, он увидел и комнату, которую он только что оставил, и волшебника, стоявшего над

пентаграммой, и привязанных к шестам Джинни с Гермионой, и себя — напротив Гарри,

освобождающим его правую руку. Лицо Гермионы было переполнено отчаянием, когда она смотрела

на Драко… Глаза Джинни, огромные и темные, метались, и он понял, что она слышит каждое

сказанное Гарри слово.

Гарри стоял, подняв голову, глаза его бегали, словно пытались найти Драко, где бы тот ни

находился, и на лице его смешались и гнев, и отчаяние — все, что чувствовал Драко сейчас… Он

смотрел на Гарри, как в зеркало. Драко закрыл глаза и лица его друзей вспыхнули перед его

внутренним взором, зажигая внутри него что-то, похожее на столб белого огня. Это чувство было

слишком грандиозно, чтобы иметь название, в нем было намешано и любви, и ненависти, и горя, и

агонии и ярости… Ярости на себя — за малодушие. Ярости на всю эту жизнь, закинувшую его сюда,

заставившую его быть, кем он есть. Ярости на отца, продавшего его ради вот этой вот судьбы еще