частью, словно бы его рукой. Иногда достающий каким-нибудь артритом или болью,.. но все же его
частью… Так, некоторые мысли лучше сразу закопать.
— Ну, прекрасно, — слегка запыхавшийся голос Гермионы выдернул его из раздумий. — И что
это?
— Что? — переспросил Гарри, глухо опускаясь на землю.
— Ты чувствуешь себя за что-то виноватым, Гарри Поттер. Уж я-то тебя знаю. И, кстати, ты ничего
не можешь сделать. Если ты припоминаешь, под нами пол провалился.
— Я знаю. Я не чувствую себя виноватым.
— Ой, да ладно: ты выглядишь так, будто тебя задавил здоровенный автобус вины, — она игриво
ткнула его влажным пальцем. — Как тебе кажется, кому из них сейчас хуже?
— Обоим, — предположил Гарри, шлепая по следующему лестничному маршу, — я не могу
рявкать на Рона — он ведь просто боится за меня, я-то могу разобраться, о чем думает Драко, а
Рон — нет. У меня есть причины доверять ему, у Рона их нет. Не могу же я продемонстрировать, что
не доверяю ему. И Драко — парень, что надо. Он мне друг.
— О… — улыбнулась Гермиона. — Больно не было?
— Тише, девица! Я сказал, что он мне друг, и, коль скоро он Малфой, он хороший Малфой — он
действительно заботился, чтобы я выжил, я это теперь понимаю…
402
— О, Гарри, эти благие намерения… Эта-то недооценка и поглотила Хогвартс.
— Не могу избавиться от чувства, что, веди я себя с самого начала по-другому, он бы верил мне,
не сбежал бы… и вообще — ничего из всего этого не случилось бы.
Гермиона вздохнула:
— Он сбежал от тебя, от всех нас… Он так решил.
— Ну, не знаю… Иногда люди убегают, потому что хотят побыть одни, а иногда — чтобы
выяснить, готов ли ты последовать за ним в преисподнюю. Мне кажется, я выбрал неверный путь…
— Не говори так, Гарри. Ты прекрасный друг — один из лучших, которых можно только пожелать…
— Ага, — с сомнением в голове кивнул Гарри. — Может быть…
Он бы добавил еще что-то, но в этот момент они наконец-то добрались до самого верха: лестница
уперлась в тяжелую дверь красного дерева с медными шипами и ручкой в форме лягушки. Гарри
потянулся к ней, и дверь распахнулась без малейшего скрежета и скрипа.
Держа руку на Ликанте, Гермиона последовала за Гарри в огромную, пустую и безлюдную комнату
с выложенными большими темными и светлыми плитами — как шахматная доска — полом. Потолок
был зачарован, так же, как потолок Большого Зала Хогвартса, и отражал небо. Сейчас это было
бездонное черное пространство, засыпанное алмазной крошкой звезд.
Стены закрывали громадные гобелены с каким-то странными изображениями, словно
пришедшими из грез и сновидений, — замок цвета слоновой кости среди мрачной пустыни,
серебряная колесница в форме цветка, которую мчали по небу огромные огненнокрылые лошади,
напомнившие Гарри упряжку лошадей Бьюбатона.
— Здесь прекрасно, — оглядываясь вокруг, произнесла Гермиона. — И ужасно…
Но Гарри уставился на что-то на полу:
— Гермиона… что это?
Она взглянула, куда он указывал: на полу чем-то, сильно напоминающим кровь, был начерчен
круг, а внутри располагалась пятиконечная звезда, между лучами которой были нарисованы разные
знаки — точка, крест, квадрат, овал и что-то, напоминающее букву Н.
— Это Драксограмма, — с несчастным видом пояснила Гермиона. — Магический Круг с
пентаграммой для вызова темных сил… Колдуны используют ее для призыва магических существ —
особенно мощных, но не стремящихся вырваться из-под контроля… Они не могут выйти из круга…
— А что будет, если войдешь в круг? — не в силах перебороть болезненное любопытство,
спросил Гарри.
— Лучше не спрашивай.
Она отошла прочь от пентаграммы, Гарри последовал за ней к возвышению в центре комнаты. В
нескольких футах перед четырьмя тонкими, золотыми столбами, расположенными друг от друга в
четырех футах и похожими на опоры для большого шатра, располагалась хрустальная сфера,
возвышающаяся над полупрозрачным зеленым постаментом в форме змеи, а в сердце ее тихо
кипело пламя, живое, одушевленное, наполненное какой-то настолько нездешней жизнью, что Гарри
похолодел от ужаса. Это вещь была живой, он чувствовал это. По стенам, полу, гобеленам
танцевали красные тени.
— А это, — тихо произнесла Гермиона из-за спины Гарри, — и есть Око.
Он шагнул и положил на него руку — в этом было что-то завораживающее, ему пришлось сделать
Читать дальше