Ирина Маркова - Ира-ничные стихи

Закутаюсь в тень, уцеплюсь за музыку
И поднимусь под потолок – посмотреть,
Как моей богине хочется мяса.

Искать богинь – куда не кинь –
Вокруг себя порою сложно:
Ведь рассмотреть иных богинь
Скорее, с потолка возможно.
Я с головой своей дружу –
Наверняка об этом знаю.
Под потолком всегда кружу,
Когда богиню вспоминаю.
Пусть я не понят до конца,
Но самому куда понятней:
Щец похлебать, поесть мясца
Под потолком всегда приятней!
Пусть не поймёт меня семья,
Зато богиню я услышу.
Под потолком укроюсь я,
Когда тихонько едет крыша!

Проснулся. Лечу на планете Земля.
Мелькают года, задержаться нельзя.
Вот радость полёта на время схвачу
И снова лечу. Лишь лечу и лечу.

Чудесные сны примерещились мне –
Шедевры пишу наяву и во сне,
При этом лечу в тишине неземной,
Планета едва успевает за мной.
Лишь ручку с бумагой схвачу на лету,
И чушь беспробудно плету и плету…

… Иду сквозь снег, как сквозь кусты,
Отодвигая снег рукой.
Он всё летит, его пласты
Вот-вот накроют с головой.

Про снег прекрасно Пастернак
Писал – такие вот дела!
Его, по праву, как-никак,
Награда Нобеля ждала,

И Бокарев про снег успел
В сердцах немало сочинить –
Как снег над головой летел,
И как плелась снежинок нить.

Он, снег, примчится, тут как тут,
Внезапно – хрясь по голове!
Стих выдаст – премию дадут,
Да не одну, а сразу две!

Картины зимние просты –
Снега, метель, да вьюги вой,
Как рухнут снежные пласты –
Поэт не дружит с головой.

На самом деле хоббиты – евреи.
У нас не каждый Федя Бондарчук.

Я с каждым днём зверею и зверею –
Видать, евреи были Гек и Чук,
На самом деле, хоббиты – евреи,
Один лишь русский – Федя Бондарчук.

Что сказок русских может быть мудрее?
Они – литературная заря,
Но в них снуют опять одни евреи –
И колобок, и три богатыря.

Я ж опять дурею и дурею –
Скажи ты мне, товарищ дорогой –
Кто ж, в самом деле, если не евреи
Сам Змей Горыныч с Бабою Ягой?

Я вовсе не устану удивляться,
Когда евреи всюду начеку,
Но только вот скажи, куда ж деваться
Он них несчастному Бондарчуку?

Ворона с сыром, Маша, три медведя –
На них всё той же нации печать –
Вот и пошёл в задумчивости Федя
Скорей иврит усердно изучать.

…Я мог бы рассказать вам о вершинах.
Ну, ладно, хватит, мне пора в объятья.
Ну, всё, меня увозят на машинах.
Ну, всё, меня на музыку кладут.

Хоть Муза к разуму взывает,
Он глух – кричи иль не кричи –
Поэт в объятьях пребывает,
Как тот Емеля на печи.

Стихи на музыку ложатся,
Достигнув уровня коронного,
А он сумеет удержаться
Лишь в звуках марша похоронного.

…как не распродали Россию
но травы травы не успели
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
и лес сквозь пальцы зеленеет…

Пускай распродали Россию,
Но мы писать имеем честь,
Коль Пушкин, что под стать Мессии,
В литературе нашей есть.

Так только он сказать сумеет,
Но я не менее мастит,
Коль лес сквозь пальцы зеленеет –
Сквозь слёзы речка заблестит.

…Не то сквозь сон, не то сквозь грёзы
Сам Пушкин выплыл из огня –
Сначала он смотрел сквозь слёзы,
Затем сквозь пальцы на меня.

Он созерцал с такой тоскою
Моих стихов дремучий лес,
Утёр слезу, махнул рукою
И молча в вечности исчез.

Как в одном из недальних лесов,
между делом, с недальним прицелом,
юридическое Лицо
повстречалось с физическим Телом.