Варвара Мадоши: Кто убил Карла Романьо?

К сожалению, нервы мои находились в таком состоянии, что я не нашел в себе сил встретиться с трудностями лицом к лицу. Сотворив простенькую иллюзию — и удивившись, как это не пришло мне в голову раньше — я пробрался в собственный дом, будто вор в ночи.

— Дорогая, это я, не пугайтесь! — сказал я Терезе, вышедшей навстречу с большими садовыми ножницами.

— Я почти догадалась, — спокойно сказала моя жена. — Не каждый день к нам в дверь заходит розовый куст.

— Ох, простите, немного напутал, — я торопливо снял иллюзию и пожаловался. — Я несколько не в себе… что за день был сегодня!

— Полагаю, тяжелый, раз вы вернулись так рано, — кивнула Тереза. — Хотя бы из Академии вас не увольняют?

— Нет… А вы полагаете, до этого может дойти?! — я схватился за сердце и присел на пуфик в прихожей.

Тереза сунула ножницы в подставку для зонтов и, подхватив меня под локоть, повела в гостиную. По дороге она послала нашу горничную на кухню за вином, и вскоре я уже сидел на мягких подушках, наслаждаясь моим любимым итальянским.

— Пока вы в таком состоянии, вам нельзя в магистрат, — критически обозревая меня, произнесла супруга.

— В магистрат? — слабо переспросил я. — Это по поводу того, что случилось сегодня в доме Карла? Кстати, что там произошло?

— Разумеется, — кивнула Тереза. — К Хугге явились долговые приставы, а она отреагировала… в привычной ей манере.

— Кто-нибудь убит?

— О, она отрубила одному голову, но поскольку он иногородний, это ничего страшного, — успокоила меня Тереза. — Если вы не против, я с вашей доверенностью улажу это дело.

— Да, конечно, — я кивнул. — Моя дорогая, я, как всегда, полагаюсь на ваше здравомыслие… Кстати, напомните мне пожалуйста, какую сумму составляют долги Карла?

Тереза вела финансовую документацию для обоих наших семейств, и я не мог бы найти более надежного эконома.

— В данном случае это неважно, — пожала плечами Тереза, надевая шляпку и завязывая ленты. — Согласно эдикту курфюрста от 15 мая 1567 года кредиторы не имеют право забирать в счет долга единственное жилье и фамильное достояние при наличие несовершеннолетних сыновей, или, в случае отсутствия таковых, в части большей, чем необходимо для выделения «разумного приданого» незамужним дочерям, не достигших двадцати лет… А в данном случае мы имеем даже двух несовершеннолетних сыновей. Все, что они могут заставить нас сделать — это продать коллекцию старинного оружия, которое Карл собрал по мирам Древа, и некоторое количество драгоценной утвари… Но я думаю, ты всегда можешь навести достаточно качественную иллюзию, чтобы приставы ничего этого не заметили, ведь верно?..

— Да, но эти долговики… — начал я. — Они бы не явились туда, если бы все было так просто…

— Они просто рассчитывали, что смогут выжать что-то с несчастной вдовы, неосведомленной о наших законах! Вы же знаете эту породу. Получили по заслугам, — твердо сказала Тереза и поцеловала меня в щеку. — Все образуется, дорогой. Надо, чтобы кто-то достаточно высокопоставленный призвал магистрат к порядку. И тут ваше имя послужит прекрасно, — с этими словами Тереза забрала из секретера уже порядком потрепанную доверенность по ведению дел на ее имя, оформленную мною где-то через полгода после свадьбы, и скрылась прочь. В прихожей она велела служанкам сделать мне грелку, легкий обед и выполнять каждый мой каприз. «А не так как ты, Ханна, взяла моду последнее время».

Я услышал, как дверь хлопнула за Терезой, и умиленно вздохнул. Хорошая жена — истинное счастье и благословение.

Но все-таки в отличие от Хугги Тереза даже и не подумала, что я еще могу вернуть Карла…

Для меня началась череда крайне тяжелых дней. Взяв себя в руки, я все-таки присутствовал на занятиях в Академии, хотя нельзя поручиться, что мое преподавание в тот период было особенно блестящим. Научную кафедральную работу я и вовсе забросил. Постоянно я слышал за спиною шепотки, и, напрягая все свои способности по чтению мыслей — увы, врожденного таланта к этому искусству у меня не было, а без врожденного таланта грош цена любым тренировкам — я мог разобрать фразы вроде: «И — вы слышали? Он еще посмел носить траур…» «Они всегда были соперниками, с самого первого дня… Конечно, он ему и в подметки не годился…» «…А я всегда различал в нем что-то… демоническое!» «Какое коварство! Еще друга из себя изображал!»

Сложно сказать, что меня ранило больше — сами эти обвинения, или то, что меня называли не годящимся Карлу в подметки — это меня-то, который столькому его научил! Да, я не обладал его способностями, но при всем при этом мы частенько работали вместе. Все было мучительно. Я плохо спал, побледнел, дергался от каждого стука в дверь — еще и потому, что зачастили странные визитеры.